Наверное, в еду все-таки добавили снотворное, причем щедро, – провалившись в сон почти сразу после ужина, Хантер проспал, по его расчетам, больше двенадцати часов. Когда проснулся, увидел на столе стопку книг в мягких обложках. Правда, при ближайшем рассмотрении он обнаружил, что часть из них без обложек. Видимо, они были твердые, из плотного картона, и их предусмотрительно оторвали.
Понятно, усмехнулся тогда Хантер. Кем бы ни оказались его освободители, очень быстро превратившиеся в похитителей, они собрали о нем достаточно информации, чтобы знать: даже плотный книжный картон, не говоря уже об остром зубчике банальной пластиковой вилки, в его умелых руках вполне мог превратиться в оружие. Если не обладающее убойной силой, то хотя бы травматическое. Однако того обстоятельства, что Антон Хантер при желании способен убить и голыми руками, они почему-то не учли. Впрочем, пленник был уверен – бункер под наблюдением, где-то вмонтирована камера, наверняка видно даже, как он садится на толчок. При всем желании, даже если он попытается напасть на своего стража, ему не удастся далеко убежать.
Тем не менее тишина, одиночество и стопка российских боевиков про подвиги спецназа в Чечне не действовали на Хантера слишком уж удручающе. Во-первых, он понимал, что очень скоро его похитители появятся и прояснят ситуацию, после чего, как предчувствовал Антон, тоску как рукой снимет и скучать уж точно не придется. А во-вторых, оглядываясь назад, он сделал неожиданный вывод: очень давно не был в такой длительной изоляции. Сначала – одиночка в киевской следственной тюрьме, почти сразу – такая же тюрьма, только, вероятно, частная. Как и его освобождение-похищение – наверняка чья-то личная инициатива. И в такой изоляции имелись свои плюсы: есть возможность кое-что вспомнить, как следует, без спешки проанализировать ситуацию, найти для себя несколько решений.
Странно, что он попался, причем дважды за неполный месяц, едва только оказавшись на территории своей бывшей родины, куда в свое время зарекся возвращаться. До весны нынешнего года Антону Хантеру удавалось ускользать от преследования, при этом зачищать за собой следы и к тому же восстанавливать справедливость там, где того требовала ситуация, – так, как он это понимал, и в манере, присущей только ему. Отдавая себе отчет, что подобное поведение – уже само по себе особая примета и может дать всякому, кто ведет за ним охоту, своеобразный ключ к его личности и след, Хантер ничего не мог с собой поделать. Все это время его не могли вычислить в Америке, Европе и Азии, хотя он и умудрялся периодически оставлять за собой шлейф. Здесь же, где когда-то, в его детстве и юности, был Советский Союз, а теперь – разные государства, у него пока не возникало повода проявить все свойства своей натуры. Наоборот, ему не в чем было себя упрекнуть. Он выполнял работу чисто, качественно, аккуратно, хотя и не без театральщины, и эта игра доставляла ему местами даже большее удовольствие, чем получение гонорара в полном объеме.
И все-таки именно здесь, в бывшем Союзе, он, дерзкий и неуловимый Охотник – так переводится его английская фамилия