Уже тогда своим детским умом я поняла, что кто-то искал алмаз, чтобы ещё раз убедиться, что его у меня нет.

Разговор с тётей Амиран ясно встал перед моими глазами, и я лишний раз убедилась в своих подозрениях.

С тех пор тётя Амиран перестала обращаться со мной почтительно, как делала это раньше. Она хотела, чтобы я выдала ей тайну камня. Но, ничего не добившись от меня, она предпочла показать своё истинное отношение ко мне.

Если раньше мне и Лейле иногда позволялось обедать за общим столом, то теперь нам ясно дали понять, что наше место – кухня, где едят все слуги в доме. Бедная Лейла, из-за меня ей пришлось вкусить всю горечь подобного обращения. Но она терпела, покорно терпела, потому что хотела быть добродетельной и получить одобрение со стороны других людей. Так она была воспитана.

Нас, а в особенности меня, стали нагружать работой, и мы едва успевали насытиться остатками пищи, потому что слуги съедали почти всё. Если бы не кухарка Диляра, мы остались бы голодными. Она приносила нам халву, плов и изюм.

– Ешьте, иначе совсем скоро станете прозрачными, – причитала она, – как Аллах только выносит такое…..

…А через несколько дней случилась катастрофа, изменившая всю мою дальнейшую жизнь. Я убиралась в зале, и когда случайно хотела подбежать к окну, чтобы посмотреть, кто приехал к хозяевам, задела огромную вазу рукой. Она неистово закачалась и упала, разбившись вдребезги. Это была очень дорогая ваза, сделанная из настоящего китайского фарфора, и скорее всего, доставшаяся семье брата моего отца от дедушки Кемаля, ведь он часто путешествовал и бывал неоднократно в стране Восходящего Солнца.

Я помню, ваза была действительно очень роскошная с позолотой и росписью сценок из жизни китайской аристократии династии Чинь.

– Нет! Нет! – только и успела прокричать я.

Множество осколков валялись у моих ног.

На звон и грохот вовремя подоспела моя кузина Альфия, которая до этого наряжалась. Увидев всю представшую перед ней картину, она упёрла руки в бока, глаза её при этом презрительно сузились.

– О, Аллах, мама обязательно накажет тебя за такое, – сказала она.

«…..Аллах призывает к Обители мира

и ведёт,

кого пожелает к Прямому Пути…»

(Коран, сура 10, 26 стих).

……Меня закрыли в комнате и не выпускали оттуда. Это была совсем другая комната, она была намного меньше, чем наша с Лейлой, и внутри неё совсем не было окон, своего рода, некий склеп. Поэтому я не знала, день или ночь, потому что комната всегда оставалась тёмной. Меня никто не тревожил и не приходил ко мне в последующие два дня.

Лишь только утром и вечером кухарка Диляра вместе с прятавшимся за её юбками Хабибом навещали меня, чтобы оставить мне скудную еду.

Нет, это был не плов и не пахлава, а жидкая похлёбка, в которой едва различимо плавали кусочки баранины. Диляра ставила на пол свечу, и тотчас комната вся целиком освещалась, словно, таинственная пещера Али-бабы.

– О, Аллах, – причитала Диляра, – прости душу нашей жестокой хозяйке. Она не ведает, что творит.

С этими словами Диляра ставила поднос на пол, а мой нос тотчас улавливал ароматы похлёбки. Я заметила Хабиба.

– О, Хабиб, что ты здесь делаешь? Возвращайся обратно к тётушке, иначе если тебя увидят здесь со мной, тебе не сдобровать.

Хабиб вытирал слёзы и мотал своей детской головой:

– Нет, сестра. Мама злая, а ты – добрая. И Альфия – тоже злая.

– Но тебе попадёт.

– Они не найдут меня, – уверил меня мальчик.

Я ела, а затем Диляра уносила пустую миску, чтобы никто ничего не заметил.

На третий день моего заточения в дверях заскрежетал замок, и в комнату вместе со свечой вошла сама тётя Амиран. Тусклый свет свечи осветил её золотые браслеты и серьги.