– Знаешь ли ты, Марджина, почему оказалась здесь? – наконец, после долгого молчания я услышала властный голос Амиран-апы.

– Я разбила Вашу дорогую китайскую вазу, – ответила я.

– Очень дорогую, заметь, которую мы хранили в этом доме очень давно, ибо этой вазы касался покойный император династии Чинь. И это была последняя капля в чаше моего терпения. Ты невнимательна, непочтительна и ленива, к тому же, ешь даже больше, чем твоя сестра, а я очень довольна ею. Я думаю, пожалуй таким, как ты место в домах терпимости, и я продам тебя моей знакомой Фатиме.

Она вдруг замолчала, и мне показалось, что прошла целая вечность прежде, чем тётя Амиран заговорила вновь под дрожание одинокой свечи.

– Но всё можно изменить, – вдруг сказала Амиран-апа.

– Изменить?

– Если ты скажешь, что ты знаешь об алмазе.

– Но я ничего не знаю, – простодушно ответила я.

Тётя Амиран вздохнула.

– Хорошо. Сегодня ты останешься без еды, а завтра я решу, что с тобой делать.

Она ушла со свечой, и в комнате снова стало темно и неуютно. Правда, в ту ночь мне не суждено было голодать. Часа через два по моим ощущениям в комнату вошла Диляра с подносом.

– Я принесла тебе рагу. Ты, должно быть, проголодалась, девочка.

Свет свечи позволял рассмотреть уже немолодое лицо этой доброй женщины. У неё были глубокие чёрные восточные глаза, в которых горел огонь мудрости. «Наверное, подобный взгляд принадлежит всем старикам», – подумала я.

На ней было тёмно-вишнёвое платье с жёлтой полосой по воротнику и подолу.

Наверное, в молодости она была очень хороша собой, но почему-то одинока.

– Спасибо, Диляра-апа, – произнесла я.

– Кушай, девочка, во имя Аллаха, и не думай о плохом.

Курица оказалась очень сочной, возможно, больше мне будет не суждено так вкусно и сытно поесть, судя по угрозам тёти Амиран.

В течение некоторого времени мы так и сидели молча. Наконец, я спросила:

– Диляра-апа, расскажите, почему до сих пор Вы одна?

Она тяжело вздохнула, поправила платок, скрывавший её густые уже поседевшие волосы.

– Когда-то я любила, и возможно, была бы очень счастлива с ним.

– Возможно? Но Вам что-то помешало? – спросила я.

– Он погиб где-то в горах, и я ничего о нём не знаю до сих пор.

Слёзы проступили на моих глазах, ещё немного, и я бы разрыдалась, но мой восточный темперамент и горячая кровь возобладали. Я сдержала свои эмоции и только грустно произнесла:

– Мне жаль, Диляра-апа. Мой отец тоже погиб в горах. И теперь у меня никого нет.

Я почувствовала, как Диляра-апа погладила меня по голове. Она сочувствовала мне, и от этого на моей душе стало теплее.

– А где же Хабиб? – спросила я.

– Он спрашивал о тебе, но я уложила его спать.

– Хабиб – добрый мальчик, – сказала я.

– Совсем не такой, как его родители, – едва слышно проговорила кухарка, возможно, боясь, что нас могут услышать.

Кроме рагу Диляра-апа принесла ещё кусочек халвы, той халвы, которую я всегда так любила.

Она ушла, оставив меня совершенно одну. Свеча дрожала, я ещё раз вдохнула ароматные запахи, исходящие от рагу.

«Почему Амиран-апа думает, что я могу что-то знать об алмазе?» – подумала я.

Мысленно я возблагодарила Аллаха, что тётя Амиран не догадалась обыскать меня, ведь алмаз хранился в кармане моей внутренней юбки. В тот вечер я так и не смогла спокойно уснуть, вспоминая всю свою жизнь, родной дом в Бухаре, в котором существование моё было вполне беззаботным. Я беспокоилась за Лейлу, ведь моя младшая сестрёнка был такой беззащитной. Я бы смогла помочь ей, если бы почувствовала, что ей плохо.

Свеча погасла, рагу и халва были съедены.

Диляра-апа пришла за тарелками уже под утро, чтобы Амиран не узнала о её скромной помощи мне.