Аполлон объявил себя провозвестником воли Зевса. Тем самым он получил право раскрывать смертным все, что им неведомо в прошлом, будущем или даже настоящем, если происходит сию секунду, но вдали от их глаз.

Это право наделяло Аполлона огромной властью, которой он откровенно наслаждался. Хотя он не мог менять отцовскую волю по своему усмотрению, ничто не мешало ему при желании вещать так туманно, что смертные терялись в догадках, пытаясь постичь смысл сказанного. Одного этого хватало, чтобы управлять кем угодно, вводя либо в заблуждение, либо в ступор и маринуя в соку сомнений.

Принявшись за работу, Аполлон понял, что ему нужно зрелищное место, где смертные могли бы собираться в ожидании его слова и оставлять принесенные ему дары – золотые и мраморные статуи, бронзовые треножники и котлы, жертвенных животных и прочее. Поискав по всему свету, он остановил свой выбор на местечке в Беотии, где звонко журчал родник, и объявил нимфе родника, Тельфусе, что здесь он воздвигнет свой оракул.

– Подумай хорошенько, Аполлон, – ответила Тельфуса. – Здесь очень шумно. Неподалеку отсюда устраивает свои состязания на колесницах Посейдон – представь, какой стоит грохот, – и еще погонщики приводят сюда вьючных мулов на водопой. Мой тебе совет, если позволишь: посмотри лучше на гору Парнас, вон там. И тишина, и покой, и места вдоволь.

Аполлон двинулся к Парнасу. Гора оказалась невероятно крутой – смертным нипочем не взобраться, если только он не построит для них дороги, – зато вид с террасы, где разместится оракул, открывался великолепный: перед смотрящим с головокружительной высоты простиралась переливчатая зелень и синь прибрежной равнины. Неземная красота. Здесь истончалась граница между миром смертных и миром богов, и почва благоухала пьяняще, словно сама Земля нашептывала свои тайны, овевая слушателя сладким дыханием.

Закончив возводить храм, при котором будет содержаться его прорицалище, Аполлон отправился за водой, чтобы освятить его. Но у полуразвалившейся скальной стены, за которой он рассчитывал найти источник, послышались шорох и шипение, и в нос ударил смрадный запах ползучего гада. Натянув тетиву лука, Аполлон осторожно шагнул вперед.

Он даже не представлял, насколько отвратительное зрелище откроется ему за нагромождением камней! На груде исторгнутых ошметков шкурок и перьев там свивался кольцами огромный удав, прожорливый и зловонный. Под холодной кожей, натянутой до предела на необъятном раздутом брюхе, угадывались последние жалкие трепыхания несчастной жертвы.

Это был Пифон, кошмарная гроза всего живого – смертных, их стад и даже самих богов. В юности этот змей помогал нянчить Тифона, вырастив из него то самое чудовище, которому почти удалось победить Зевса и захватить власть над миром. Теперь же, почуяв Аполлона, гадина с чмокающим звуком разлепила ноздри и повернула голову. Желтые глаза уставились на незваного гостя.

– Кто посмел нарушить мой покой? – прошипел змей.

Аполлон одурачить себя не позволил и не стал тратить время на ответ. Он натянул тетиву и пронзил стрелой сердце Пифона. И только теперь, забившись в агонии и шлепая своими кольцами по земле так, что содрогался Парнас, змей получил ответ на свой вопрос.

– Я Аполлон! Здесь ты умрешь, Пифон, и здесь солнце испепелит твои гниющие останки своими безжалостными лучами!

Переступив через тушу гадины, Аполлон дошел до источника, наполнил кувшин и вернулся к святилищу. Оставалось выполнить еще два дела, прежде чем открывать оракул для обращений. Первое – наказать Тельфусу, которая, как Аполлон понял, намеренно отправила его в логово змея. Вернувшись к источнику, в котором обитала нимфа, Аполлон обрушил на него лавину камней и завалил навсегда.