Не желаю думать о том, как я разлагаюсь в толще стены или земли.

Или в любом другом месте, где незнакомец меня не найдет. Он прижимается всем телом, и оно такое твердое, сильное и устрашающее, что мне кажется, будто меня сейчас вырвет.

Воспоминания о событиях прошедших двух ночей ранят мою оскорбленную совесть, а уродливые голоса кричат в моей голове.

Громко. Еще громче.

Кажется… у меня паническая атака.

Обычно я не поддаюсь приступам паники. И всегда была в некотором роде безразлична, из меня трудно вытащить эмоции, и еще труднее перенести их в чувственный мир при отсутствии кисти. Так какого черта я паникую?

Не свожу с незнакомца взгляд, и тут меня осеняет.

Именно из-за его глаз у меня такая реакция.

Эти глаза, что напоминают слияние залитого дождем леса с ночью. В темноте я не могла определить их цвет, но даже на свету зелено-синий настолько темный, что кажется, будто совсем черный. Он и сам полон тьмы, как бы банально не звучало. Все совсем наоборот.

Мама утверждает, что глаза – это окошко в душу человека. В таком случае там, где предположительно должна быть душа этого ублюдка, находится черная дыра. Он прижимает меня к стене, не сильно, но достаточно крепко, чтобы дать понять, что именно он здесь главный. Тот, кто может превратить простое прикосновение в акт насилия, как он делал это раньше. Поскольку мы с ним уже сталкивались, он доказал свое бессердечие и то, что никакие общественные нормы его не волнуют. Поэтому, пусть даже он держит меня так легко и непринужденно, точно не прилагает никакой силы, я все равно все понимаю.

Мне действительно стоило догадаться.

Горячее дыхание касается моей щеки, когда он заводит руку над моей головой и наклоняется, чтобы говорить настолько близко к моему лицу, что я ощущаю его слова вместо того, чтобы слышать их.

– Сейчас я уберу руку от твоего рта, и ты будешь вести себя тихо. Закричишь, и я перейду к неприятным методам.

Я продолжаю смотреть на него, чувствуя себя в ловушке из-за его роста и телосложения. Еще два дня назад он казался мне крупным, но теперь как будто стал еще массивнее.

Он проводит пальцами по моим щекам, добиваясь полного внимания.

– Кивни, если поняла.

Медленно качаю головой. Не желаю выяснять, что этот психопат считает неприятным. К тому же в душе я убеждена, что он не может причинить мне никакого вреда, когда вокруг столько людей.

Да, мы находимся в уединенном месте рядом с библиотекой, но это не значит, что никто не проходит мимо. Все равно это общественное место.

Он убирает руку от моего лица, но прежде чем я успеваю глотнуть воздуха, он прижимает пальцы к моему горлу, сжимая его. Он не хочет меня душить, просто пытается угрожать.

Но это значит, стоит ему только захотеть и в любой момент я перестану дышать.

– Ты сказал, что отпустишь меня. – Спасибо, что мой голос звучит спокойно, и я не паникую, как раньше, когда находилась в совершенно позорном состоянии.

– Я сказал, что уберу руку, а не то, что отпущу тебя.

– Ты позволишь мне уйти?

– Мне нравится, что ты спрашиваешь, но ответ на твой вопрос – нет. – Подушечками пальцев он надавливает на мягкую плоть моей шеи. – Мне нравится такое положение.

Он не похож на человека, которому что-то могло бы понравиться. Черт, его лицо настолько безразлично, что трудно представить, что он способен веселиться.

Он вообще испытывает эмоции, как все?

Если принять во внимание, что он был готов наблюдать, как я умираю, только чтобы сфотографировать, а потом заставил отсосать ему, то, вероятно, нет.

И все же я заставляю себя смотреть в его равнодушные глаза, несмотря на то, что меня затягивает в их темноту.