– Привет! – сказала она и бросилась ему на шею, не остужая своими холодными прикосновениями, а наоборот, согревая и даруя тепло. – Как прошло?

– Ты каждый день спрашиваешь, а я даже не знаю, что и отвечать, если всё было спокойно.

– Никто из родителей ещё не приходил?

– Не в мою смену.

– Значит, ещё придут. Я как чувствую!

Они стянули обувь, развесели вещи и перетекли в комнату. Поставили колонку с Фрэнком Синатра и приняли готовить ужин, периодически уходя в пляс и забывая про нарезанную картошку.

Света держала Германа за руку и кружилась, потом он ловил её и наклонял к полу. Они смеялись, менялись местами, и теперь женскую роль выполнял Герман. Песни менялись, а ужин стоял. Когда у обоих заурчало в желудках, они взялись за готовку более основательно. Довели до конца, но после ужина продолжили танцы, скользя по ламинату в тёплых носках, прижимаясь разгорячёнными телами друг к другу и переплетая пальцы.

Довольные они упали на кровать.

– Я не спросил, а у тебя как день прошёл? – дышал тяжело, глубоко, чувствовал, как кровью наполняется каждый мелкий сосуд на кончиках пальцев, особенно тепло было под пластинами ногтей.

– Да как обычно. Хотя! Знаешь, кого сегодня привели? – загорелась Света, точно Сириус на горизонте.

– Трёхмесячного?

– Четырёхдневного! Совсем малютка, только из роддома, и сразу к нам! – чуть ли не скулила от умиления она. – Видел бы ты, какие у него малю-юсенькие пальчики были! Ну прям такие – такие!.. Я описать не могу. Лежал так спокойно, я ему рот открыла, скальпель поднесла, а мама как отвернулась, зажмурилась, испугалась, бедная! Ну конечно, дитя её резать будут, пусть и во благо.

– Говоришь так, будто ты не уздечку подрезаешь, а лицо.

– Гер! – пихнула его слабо в бок. – Мама испугалась, папа у двери стоит тоже испугался, одна лялька спокойная как не в себя. Ему-то что? Ничего не чувствует, спокойно переносит, но какой это стресс для родителей! Каждый раз смотрю на них и думаю, а вот если бы я была на их месте? – Она задержала дыхание и уставилась в потолок, где звездой висел плафон лампы. – Я бы… тоже так боялась?

– Мне кажется, что да. Всё-таки хирургическое вмешательство – это причинение вреда, пусть и во благо, а своё… своего ребёнка хочется защитить от каждой иглы, от каждого ножика.

– А если я сама буду проводить операцию?

– А сможешь?

– Не знаю, я же не проводила… – Света надула губки, а потом проморгалась. – Да и о чём это я. Наверное, действительно не надо, родительские чувства взыграть могут. Сто пудов не смогу. Точно не смогу. – Она нащупала его руку и крепко сжала, а потом перевернулась и устроилась под боком, сладко закрывая глаза. – Но он был таким милашкой. Глаза большие, взгляд заинтересованный. Хоть и сонный… Смотрит и мало что понимает, но любопытно ему, так любопытно… Гер, тебе надо было его увидеть.

– Извини, я был с детьми постарше.

– Да, у тебя теперь свои детки будут. Надеюсь, они тоже будут любопытными.

– Сложно сказать. С Тамарой Олеговной они были пять лет, если не больше, а тут я… Ни с того ни с сего. Не знаю, получится ли у меня что-то, кроме тестиков.

– Да и те на компьютере.

Герман шикнул.

– Я даже проверить их не смогу.

– Ох уж эта компьютеризация современного общества.

– Вот уж точно.

Выходные прошли гладко, у Светы были полные смены, поэтому дом оказался на плечах Германа. Пока его дамы не было, он убрался, приготовил первое, второе, а потом сел за методический материал по суицидологии. Эти знания уже были сохранены в его долговременной памяти, но их стоило освежить. Этим он себя и занял.

В течение следующей недели он закреплял в своей голове имена учителей. С основными лицами, его интересующими, он познакомился достаточно плотно, связал себя с ними, хотя с тем же Егором Доброславовчием и Ириной Николаевной вести диалоги было сложно, потому что они всегда перетягивали одеяло на себя. Брали даже чужое, когда у самих в руках были свои, но при этом между собой они вели себя достаточно сдержанно и спокойно.