– Шеф, там дамочка к вам ломится. Отказывается от помощи и требует только вас. – Николас умеет поднять и без того хреновое настроение.

– По вопросу? – парень смутился и виновато опустил голову.

– Не говорит, шеф. Сказала, это дело только для нашего начальника, а мы… остолопы… – я усмехаюсь и хлопаю детектива по плечу.

– Что есть, того не отнять. Если опять пришли жаловаться на то, что пенсию теперь переводят на карточку и за это нужно обязательно посадить работодателя в тюрьму – пойдешь за обедом для всего участка. – хохочу, вспоминая недавний скандал какой-то старушки, которая также “требовала только начальника”.

У входа в мой кабинет действительно стоит взволнованная пожилая женщина. Её трясёт, а, завидя меня, она и вовсе начинает рыдать. Я прошу её успокоиться, хлопаю по плечу и предлагаю пройти в кабинет.

– Там мой муж, понимаете? На кресте! – она всё еще содрогается в рыданиях и я не сразу понимаю, о каком кресте идет речь. В её голубых глазах плещется волнение и страх, и я не могу смотреть на нее без сочувствия.

– Вы о мужчине, которого нашли сегодня утром? – я усаживаю её на диван и прохожу за свой стол. Он, как обычно, завален бумагами. Детективы оставляют их у меня на столе, когда закрывают дела, чтобы я просмотрел их и заполнил бумаги, полагающиеся комиссару.

– Да, господин полицейский, это он. Мой дорогой Джо… – старушка практически задыхается в слезах. Я встаю, чтобы налить ей воды. Так просто? Мы еще даже не опознали труп, а уже пришли родственники жертвы.

– Можете звать меня Адам, госпожа. Расскажите мне подробнее, как ваш муж пропал, при каких обстоятельствах? – подаю ей стакан воды и сажусь рядом, на потрепанный диван у окна. За стеклом льёт дождь, и капли, тарабанящие по нему, умиротворяют. Дрожащими руками, она оставляет пустой стакан на кофейном столике и продолжает, уже более спокойно.

– Ох, Джо… Понимаете, у него диагностировали деменцию на прошлой неделе. Я подозревала, что что-то не так, когда старый дурак звал меня именем своей школьной любви, но.. – старушка посмеивается, но глаза быстро наполняются слезами. Я аккуратно поглаживаю её плечо, в знак поддержки. Не тороплю. Времени никогда не бывает много, но я не бесчувственный сухарь, чтобы заставлять пожилую женщину говорить сухо и по фактам о её муже – возможно, висящем на кресте, что она видела в утренних новостях после его наверняка изнурительных поисков.

– Она быстро прогрессировала! Зараза эта. Его уволили, но он все рвался на работу. Всю жизнь как проклятый пахал, а на старости лет в охранники пошел. Хорошая работа, напрягаться не надо было. Кости то уже не те. – она снова посмеивается и смахивает слезу тканевым платком в цветочек. – Вещи там какие-то оставил. Рвался каждый день забрать, да мне уж не удержать его было. Сына попросила его отвезти да забрать, что он там забыл. Выдали им коробки с хламом каким-то, запчасти непонятные, кабеля, да не пойму то я теперь, что это. Пока сын в машину грузил эти две коробки злосчастные, делся куда-то Джо. – её голос надрывается и она прикрывает рот платком, в попытке взять себя в руки. Получается, хоть и не сразу. – Как сквозь землю провалился, дубина старая! Сынок все искал его, успокоиться никак не мог, себя винил. Да и я вся испереживалась, дома ждала, как на иголках. А потом как увидела… в новостях… на кресте этом треклятом! – ее голос хрипнет, и я не могу сдержать сочувствия к этой старушке, поглаживая ее по спине и приобнимая.

Проходит около десяти минут, прежде чем она успокаивается. Я наливаю еще один стакан воды и протягиваю горюющей по мужу женщине.