Они заказали по кружке пива, Рембрандт немедленно поделился с Яном новостью:

– Отец отдает свой старый склад мне под мастерскую… нам под мастерскую – поправил себя Рембрандт, – если ты по прежнему желаешь работать под одной крышей, как предлагал. Ты можешь переехать, как только я там устроюсь. Да

уймись, Ян, оставь девушку в покое, – пришлось сказать Рембрандту, так как Ливенс продолжал перемигиваться с разносчицей, в его голосе слышалась лёгкая досада.

– Вечно ты, Рембрандт, одно другому не мешает.

– Мешает. Сначала поговорим о деле, а затем заигрывай со всеми барышнями подряд.

– Ладно, – посерьёзнел Ян, – общая мастерская – необходимое условие для нашего предприятия. В этом вся соль, иначе не имеет смысла начинать. Разговоры пойдут непременно, возникнут любопытство и интерес…

– А далее всё зависит от нас, – в тон Яну продолжил Рембрандт.

– Да, да, – энергично закивал Ян. Я переберусь как можно скорее и помогу с устройством. Что ты думаешь предпринять для начала? Тебе не помешает навестить ван Сваненбюрха – твоего учителя. Он может представить тебя тому и другому, Сваненбюрхи – влиятельная семья.

– Я так и собираюсь сделать. В ближайшие дни нанесу ему визит. Он должен быть на короткой ноге с возможными заказчиками. Он заботливо относился ко всем нам, ученикам.

– Он так и уперся в свою «адскую» тему, – усмехнулся Ян, – не хочет ничего больше писать. Такие сюжеты не пользуются здесь спросом, и он об этом прекрасно знает, хотя «адские» картины неплохо идут в Утрехте и Фландрии.

– Учитель упрямый, только свои адские сценки и рисовал, – вспоминал Рембрандт, соглашаясь с Яном, – и нам всё время твердил, пока мы тёрли краски или натягивали холст, что художник должен выработать свой стиль или выбрать свой жанр, чтобы стать узнаваемым.

– Доходы иные есть, поэтому и упрямый. А если только с этого ремесла кормишься, семь раз подумаешь, стоит ли упираться. Разнообразие стилей и жанров – тоже козырь, – Ян вопросительно взглянул на Рембрандта.

– А я согласен с ним, он прав, – убёжденно ответил Рембрандт.

На некоторое время воцарилось выразительное молчание. Затем Ян, как ни в чем ни бывало, возобновил разговор:

– Серьёзные коллекционеры в Лейдене – Скривериус13 и Орлес.14 Скривериус преподаёт в университете, а Орлес торгует книгами, он благоволит ко мне, и Скривериус покупал мои картины.

– Петруса Скривериуса я знаю, точнее знаю его сына Виллема. Мы вместе учились в латинской школе.

– Ах, верно, ты у нас образованный. Это мы простые люди, латинских школ не кончали и университетов не бросали.

– А самого Петруса Скривериуса я не раз видел у ван Сваненбюрха, – не обращая внимания на колкость, продолжал Рембрандт, – они друзья, поэтому Скривериус запросто вхож в дом ван Сваненбюрха.

– Уже нечто вырисовывается. Скривериус интересуется новыми именами, глядишь, закажет тебе написать картину. – Ян вдруг вдруг стал серьёзным и пристальным взглядом упёрся в Рембрандта, Рембрандт не отвёл глаза. Ян усмехнулся и продолжил полушутя-полусерьёзно, – соперник… ты упрямый, как твой учитель ван Сваненбюрх. Может быть ты и меня перепрыгнешь. У тебя всё для этого есть.

– Может быть и перепрыгну. У меня всё для этого есть, – полушутя-полусерьёзно ответил Рембрандт.

Ежегодний лейденский праздник 3 октября15 – праздник снятия испанской осады – в семье ван Рейнов всегда ожидали с радостным нетерпением. Лейденцы, гордые своей историей, отмечали этот день широко и разгульно. Хармен ван Рейн не раз рассказывал детям о патриотизме осаждённых горожан: после почти годовой блокады лейденцы так и не пожелали сдаться и, перед серьёзной опасностьювторжения испанцев в изнурённый город, пожертвовали своими домами – открыли шлюзы, разрушили дамбы, сдерживавшие воду, и затопили полгорода. Испанцам, не ожидавшим такого поворота, пришлось отступить. Хармен передавал детям слышанные от отца и деда истории, некоторые уже стали легендами: о жестоком, не знавшем ни пощады, ни жалости наместнике – герцоге Альбе, о противостоянии испанского командующего де Вальдеса и командующего войсками восставших голландцев Вильгельма Оранского по прозвищу Молчаливый, о герое – бургомистре Лейдена ван дер Верфе, обессилевшем от голода, но продолжавшем призывать народ к сопротивлению, о возлюбленной де Вальдеса Магдалене – голландке из Лейдена, сумевшей уговорить его отложить наступление и выигравшей время для затопления города. Во время осады Хармен был ребенком но по сю пору не мог забыть изнурительный голод, когда были съедены все кошки, собаки и даже крысы, была оборвана и съедена вся трава.