– Да, я закончил её совсем недавно, – не очень уверено ответил Рембрандт. «Закончена, – хихикнул про себя Ян, – ты, наверное, ещё не раз и не два вернулся бы к ней. Интерестно, бывают ли у Рембрандта законченные картины?».

– Ещё мне хотелось бы купить у вас обоих несколько портретов, фигур в восточных одеждах и автопортретов для штатгальтера Фредерика Хендрика.

– Какие захотите, господин Секретарь, это очень любезно с вашей стороны, – радостно воскликнул Ян. – Не желаете ли бокал вина?

– Теперь – с удовольствием, – и все трое направились к столику с вином и закусками.

– Господин Ливенс, должен сказать, что вы отменный портретист и вам, пожалуй, стоило бы сосретоточить свои усилия в этом жанре.

Рембрандт, как ни старался быть сдержанным, испытывал чувство распирающей радости и впервые – чувство превосходства над Яном. Ян Ливенс, может быть и по праву, смотрел на него как на своего младшего и менее опытного, хотя и не менее талантливого, сотоварища. Вместе с тем Рембрандт почувствовал лёгкую неловкость оттого, что основные лавры достались ему и оттого, что он почти ощущал неловкость Яна. Поэтому, когда он услышал похвалу в адрес Яна, он обрадовался за приятеля и просиял вместе с Яном.

– Благодарю вас, господин Секретарь. Если вы пожелаете, я почёл бы за честь написать ваш портрет, – предложил Ян

– Буду очень рад. У меня есть портреты от Томаса де Кейзера и от Антониса ван Дейка. Буду счастлив иметь портрет и от вас, господин Ливенс. Сразу оговорюсь, что если вы согласитесь, вам придётся прибыть в Гаагу для этого заказа. Я не смогу приезжать в Лейден для сеансов. Но если вы сочтёте возможным приехать, вам не придётся беспокоиться ни о чём, кроме самого портрета.

Ян Ливенс испытал лёгкое головокружение – его имя поставили в один ряд с именем Антониса ван Дейка, когда-то самого известного ученика и ассистента божественного Рубенса, а теперь, недавно вернувшегося из Италии, – одного из наиболее почитаемых художников в Антверпене, исключая само божество, конечно. Рембрандт подумал, что он рановато сверг Яна с пьедестала.

– Я с удовольствием приеду в Гаагу для вашего портрета когда вам будет угодно.

– Прекрасно, господин Ливенс, Я вам напишу и мы обо всем договоримся.

– Буду ждать вашего письма, господин Секретарь

– Перед визитом к вам, – продолжал Константин Хейгенс, – я посетил маэстро ван Сваненбюрха, он отрекомендовал вас как талантливых и многообещающих художников (Рембрандт снова с благодарностью подумал о своем первом учителе). Вижу, маэстро совершенно прав. И ради ваших же лучших перспектив вам стоит перебраться в Амстердам. В Лейдене живет много учёных, прекрасный университет, где и я был студентом, но Амстердам – более подходящий город для таких художников как вы. Тем не менее, прежде всего вам необходимо подумать об учебном визите в Италию. Вы оба очень талантливы, но, чтобы отточить и усовершенствовать мастерство, необходимо путешествие в Италию, изучение великолепных образцов итальянской живописи и скульптуры. Кроме возможности совершенствования в технике, Италия даст вам огромное вдохновение и желание творить. Её атмосфера способствует сильным эмоциям, впечатлениям и поэтому чрезвычайно благотворна для художника. И я, возможно, смог бы похлопотать о частичной государственной финансовой поддержке такого учебного визита.

– Мы только начинаем об этом думать, господин Секретарь, – уклончиво ответил Рембрандт. – Мой первый мастер, маэстро ван Сваненбюрх, также весьма высокого мнения о значимости такого путешествия для художника…

– И Питер Ластман, у которого мы учились в Амстердаме, думал то же самое, – вставил Ян. Он усмехнулся про себя, слыша этот сомнительно-дипломатичный ответ от недипломатичного Рембранта. Уж он-то прекрасно знал об отрицательном отношении ван Рейна к путешествию и обучению в Италии. Сам он считал что такое путешествие принесло бы только пользу. Во всяком случае, в итальянском опыте не было бы никакого вреда.