Позади нас, послышалось приближение чьих-то торопливых шагов. Мы обернулись. Белея кроссовками, и с сигаретой в руке угадывался знакомый силуэт. Она неспешно шла к нам.

– Катя, ты с нами собралась? – спросил я и подумал, чего это она увязалась? Может быть, что-то забыла.

– Нет, я прогуливаюсь. Люблю походить вокруг дома, – ответила соседка.

И часто ты так прогуливаешься в час ночи.

Она стояла метрах в четырех от нас, будто ожидая приглашения. И я позвал бы, но впереди ждал неприятный разговор.

– Долго не гуляй, ночь уже.

Я ощущал, что она смотрит на меня, хотя и не видел глаз. Останься с ней, шептал внутренний голос. Подойди к ней и оставайся. Мне казалось, я сделал полшага в направлении Кати.

– Мы пошли. Спокойной ночи, – пальнула Машка. Ее рука сдавила предплечье.

– Пока.

Катя осталась стоять на полусогнутой ноге, потягивая табачную палочку.

Шаг за шагом, мы приближались к Машкиному дому. Разбитая дорога подвела к кирпичному девятиэтажному дому. Именно к тому, где я провел полжизни, обрастая мужеством, бегая за девчонками. Около которого, еще вчера сидел с Юлькой и Ситой. Я, усмехнувшись, подумал, что половина моих девушек именно отсюда, другая половина с соседнего дома.

Мы остановились на углу, не подходя к подъезду. Нас теснила безобразно раскопанная яма и гора земли. Очищенная труба, проходящая под землей, напоминала зарытую ракету.

– Маш, я хотел поговорить.

– О чем? – неловко улыбнувшись, спросила она.

– О нас с тобой.

Было трудно начинать, ведь так или иначе я сделаю больно. Растопчу каблуком сердце и забуду как что-то совсем пустое и неважное. Трудно скрывать отрицательный настрой. Она это почувствовала и торопливо затараторила:

– Ром, я хочу быть с тобой. Мне очень хорошо рядом, у нас все получится…

Мой вид говорил обратное. Она начинала захлебываться в признаниях.

– Остановись. Успокойся. Послушай меня, – изо рта шел пар, сопровождая каждое слово.

Сейчас я должен сказать самое главное.

Желудок словно замерз от волнения.

– Ты хорошая девчонка, но мы не можем быть вместе, – решившись, наконец, сказал я. – Мы разные. И самое ужасное то, что я не испытываю того, что ты. Мне больно об это говорить, но прости меня.

Что ж я натворил! Ради двух сладких моментов уничтожил наивную душу, растоптал теплые чувства и отнял надежду. Словно глыбы камней свалились на душу.

– Мне очень жаль! Прости.

Недвижимый суровый взгляд пробивал меня насквозь. Глаза ее заблестели, а голос задрожал.

– Но почему? Нам же было хорошо вдвоем, – первая капля скатилась по щеке. – Я тебя люблю! И всегда любила.

От этих слов мое сердце словно поразили копьем.

– Это я ждала тебя из армии. Я так скучала. Ты не представляешь, как было тяжело, и не знаешь, как делаешь больно. Ты мне нужен…

Словно градом обрушивались признания. Желудок сжался до размеров грецкого ореха. Жалость к Машке, как кислота разъедала нутро. Я её обнял так крепко, как только мог.

– Я виноват перед тобой, но врать нет сил. Пойми, пожалуйста. Прости. Прости меня.

Тело ее вздрагивало. Она периодически всхлипывала, сильнее прижимаясь грудью. Через пару минут ее руки ощутимо ослабли. Белыми, сухими губами, она приблизилась к уху и произнесла:

– Последнюю ночь! – напряжение в голосе исчезло, спокойно и тихо Машка повторила. – Еще одну ночь!

Впервые, девушка просила последней ночи. Мне стало не по себе, словно я ощутил всю грязь безнравственно поступка. Отвращение было столь велико, что даже не понимал его истоков. Будто мне предложили съесть дохлую кошку, а не заняться сексом. Во мне что-то поменялось после армии, преград ни каких не было. Это у нее должно быть отвращение ко мне, потому что я подонок, воспользовавшийся несчастной. А теперь она мне не нужна, как одноразовый пластиковый стаканчик.