Димиха, понятное дело, серьёзных разборок не хотела. Оно ей надо, устраивать бучу в выпускном классе? С другой стороны, у драки было много свидетелей, поползут слухи, и дело может дойти до разбирательства. С третьей стороны, если пострадавшая сторона не будет писать заявление в полицию… Тётя Вера замахала руками: какое заявление? Ей главное, чтобы мальчики уладили это между собой! Ей просто тяжело понять, как и почему… Она только… Димиха с облегчением вздохнула и свернула тему. А вас, Мартыновский, я попрошу остаться. Один на один классная меня так пропесочила, что почти охрипла. Всё она прекрасно знала. И про Аню, и про Люсьену. Что ж, у нас в классе «кротов» нет? Есть, конечно. И я даже знаю, кто это. Но в разговоре она давила на то, что я взрослый парень и должен контролировать свои действия. Да разве ж я против?

Я сделал вид, что осознал, обещал извиниться перед Антоном.

Когда вошёл в класс, все замолчали, что означало только одно: меня только что обсуждали. Я бегло оценил обстановку. Ага, Люся пересела на место у окна, за парту к Антону, отвернулась, увидев меня. Про разбитый телефон Люськи классная не упомянула. Да ну, Люсьена тоже не дура, её папель ей таких лещей отвесит, если узнает, что она вместо того, чтобы учиться, интриги плетёт. Небось сказала, что сама разбила. Ладно.

Я сел за первую парту к Скобцевой, на Анино место. Ани не было, да я и не ожидал, что она придёт. Вошла Мамель. Класс зашевелился. Вчерашний успех, как я успел заметить, народ окрылил и даже сдружил немного. Все наперебой вспоминали, как волновались и радовались. Мамель заулыбалась, раскраснелась. Потом, перекрикивая класс, сообщила, что оргкомитет с ней уже связался и второго января нам нужно будет прийти в мэрию на собрание победителей. Там нам расскажут о призах и наградах. Мамель, понизив голос, сообщила по секрету, что, скорее всего, призом будет какая-нибудь частично оплаченная поездка.

– Так всегда делают, – объяснила она, – первые места получают стопроцентную скидку, а вторые и третьи – частичную. Если будет недорого, мы вполне можем поехать.

После классного часа я попросил Мамель высадить меня у рынка, потом дождался тридцатой маршрутки. Пока ехал, получил от Мамель эсэмэску «спроси про платье». Вышел на Комсомольскую площадь, сел на спинку раздолбанной лавочки, с ногами на сиденье, напротив Аниного дома, сижу, думаю. Что ей сказать? Мне вдруг показалось, что занавеска на Анином окне шевельнулась. Я уже собирался встать и уйти, как вдруг из ворот вышла Аня. В руках у неё были две дымящиеся кружки. Она перешла дорогу, подошла ко мне, сунула мне в руки кружку с чем-то мутно-зелёным и села рядом на спинку скамейки. Я принюхался. Пахло вкусно.

Аня сказала:

– Йерба матэ, чай такой парагвайский, с молоком.

– Это который в тыквах подают?

– Ну да, в калабасах, только у меня их нет.

– Ладно, и так сойдёт. Главное, горячий.

– Да, холодно.

– Вкусно! Класс! Новый год скоро. С кем встречать будешь?

– С мамой и дядей.

– Дома?

– Да.

Сидим, молчим. Аня вдруг поставила кружку на сиденье, достала из кармана смятую тысячную купюру, протянула мне.

– Вот, я отвезла платье в прокат, хотела доплатить за просрочку, а там сказали, что твоя мама уже заплатила. Передай ей.

Я взял деньги, повертел в руках, придумывая повод, чтобы отказаться, зная, сколько Аня зарабатывает в своём «ланселоте», но ничего не придумал, просто положил купюру в карман. Ничего, найду способ, как ей их вернуть. Чья вина, что она вчера сбежала, как Золушка с бала? Моя, конечно.

Я рассказал ей о предстоящем собрании в мэрии. Она выслушала, вяло изобразив радость. Потом мы вдруг заговорили одновременно: