– Ты ему веришь? – спросил он.

– Ты давно с ним знаком, тебе лучше знать, – ответил Фабрегас уклончиво. – Пока у нас есть только его версия и никого, кто мог бы ее опровергнуть.

– В том-то и проблема.

Фабрегас тоже сел и, помолчав некоторое время, спросил:

– Жан, а ты не допускал такой возможности… еще когда только взялся за это дело… что они сами могли сбежать? – По его тону было заметно, что ему не слишком нравится эта гипотеза.

– Само собой, – ответил Жан и, словно защищаясь, поспешно добавил: – Но много ли тебе известно таких случаев, чтобы сбежавшие одиннадцатилетние подростки не оставили вообще никаких следов? К тому же, после того как нашли тело Солен, стало понятно, что речь идет не о побеге.

– Понятно. Но я все же должен был спросить.

– А я вот спрашиваю себя, откуда Надя узнала, что Виктору есть в чем себя упрекнуть.

– Да, ты прав. Либо она необыкновенно проницательна для своих лет, либо тот, кто ее похитил, знает об этом деле больше нас. Так или иначе, я думаю, нам пора вызвать ее сюда. Навести ее снова и заодно узнай, нет ли у нее новых посланий для твоего друга.

Мать Нади весьма сдержанно восприняла предложение явиться в жандармерию вместе с дочерью. Прошло двое суток с момента возвращения девочки домой, и она только начала понемногу приходить в себя. Надя по-прежнему отказывалась говорить о том, что с ней происходило во время двухдневного отсутствия, но захотела вернуться в школу как можно скорее, чтобы отучиться последнюю неделю учебного года. Доктор Флоран сочла это хорошим знаком. Она полагала, что не стоит нарушать привычный для девочки распорядок дня, поэтому попросила провести допрос в школе, во время обеденного перерыва, в одном из пустых классов.

Это были несколько не те условия, на которые рассчитывал капитан Фабрегас, но в этом деле Надя была жертвой, и он не хотел лишний раз травмировать ее. Он лишь попросил в качестве ответной уступки, чтобы Жану разрешили присутствовать на допросе. Он был первым, с кем девочка заговорила по возвращении, и, возможно, она захочет сообщить ему что-то еще.

Учительница Нади, мадемуазель Готье, встретила их, даже не пытаясь скрыть нервозность. Впервые в ее жизни порог класса переступили жандармы. Фабрегас, который уже допрашивал классную наставницу после исчезновения Нади, теперь воспользовался случаем, чтобы задать ей несколько дополнительных вопросов.

– Вы в курсе, какую тему Надя выбрала для своего доклада?

– Вы имеете в виду историю семьи Лессаж? Да, я знаю.

– Это вы ей подсказали тему?

Учительница покраснела и опустила глаза. В других обстоятельствах Жюльен Фабрегас нашел бы это очаровательным. Это была молодая женщина, не слишком красивая в общепринятом смысле слова, но с тонкими чертами лица и необычным для этих мест светлым, почти полупрозрачным оттенком кожи, который ничуть ее не портил, наоборот, придавал некий дополнительный шарм.

– Нет, не я… – пролепетала мадемуазель Готье, – я только сказала, когда узнала об этом, что это интересная тема и очень хорошо, что она ее выбрала…

– Но вы не знаете, кто подал ей такую идею?

– Нет, к сожалению… Если бы я хоть на секунду заподозрила, что это может оказаться для нее опасным…

– Вам не в чем себя упрекнуть, – поспешно заверил ее Фабрегас. – Не беспокойтесь.

Мадемуазель Готье застенчиво улыбнулась и, выслушав еще несколько ободряющих фраз капитана, покинула класс.

Надя терпеливо ожидала своей очереди, сидя между матерью и доктором Флоран. Фабрегас расположился напротив них, предоставив Жану держаться на некотором расстоянии. Детский психолог, легким предупредительным жестом попросив у капитана позволения говорить, произнесла: