– Хочу, чтобы вы знали: я сочла нужным объяснить Наде, что она ни в коем случае не обязана отвечать на ваши вопросы, если они поставят ее в затруднение тем или иным образом. То, что произошло с детьми месье Лессажа, конечно, ужасно, но я напоминаю вам, что в этой истории Надя прежде всего жертва. Именно в этом качестве вам следует ее воспринимать и обращаться с ней соответственно.

– Разумеется, доктор. Я не собираюсь обвинять ее в убийстве или похищении, – добавил Фабрегас и немедленно об этом пожалел.

Психолог буквально испепелила его взглядом и, словно собираясь защитить Надю, инстинктивным жестом положила руку ей на плечо. Фабрегас привык к тому, что в подобных ситуациях на защиту детей бросаются родители и бьются за них зубами и когтями, но сейчас осознал, что в первую очередь ему придется иметь дело с доктором Флоран. Он посмотрел на свою противницу более внимательно. На вид ей было около сорока. Суховатое лицо с резкими чертами, губы настолько узкие, что губная помада выглядела на них как тонкий горизонтальный штрих… Только глаза вызывали желание узнать ее получше. Черные, глубокие, повелительные – должно быть, повергшие в трепет не одного человека… Сейчас, однако, она смотрела на него всего лишь с легким раздражением. Фабрегас изобразил дружелюбную мину и обратился к Наде:

– Твоя мама сказала, что ты сама захотела вернуться в школу. Я рад, что ты чувствуешь себя лучше.

Надя изобразила слабое подобие улыбки, но не произнесла ни слова. Фабрегас, ничуть не смутившись, продолжал:

– Спешу тебе сообщить: мы передали твое послание отцу Солен. Он очень тебе благодарен. Он рад был узнать, что она больше не сердится на него.

Это был рискованный шаг. Жюльен Фабрегас понимал, что должен завоевать доверие Нади, чтобы получить от нее больше информации. До сих пор она демонстрировала неуступчивость в случае любого, даже слабого нажима, поэтому капитан решил избрать другую тактику.

– Тем лучше, – равнодушно ответила Надя, словно не до конца осознав смысл услышанного.

Фабрегас продолжал тем же беззаботным тоном, хотя про себя и понимал, что ему трудно будет разбить ледяную стену, которой девочка отгородилась от него:

– Солен говорила тебе что-то еще? Она упоминала о своем брате?

– Нет. Она ничего не говорила о Рафаэле.

Снова тот же холодный, равнодушный тон, слабым эхом отдающийся в пустом классе.

– А о чем тогда говорила? Ты можешь рассказать?

– Нет. Я ей обещала, что буду молчать.

Капитан начинал терять терпение. Этот разговор не имел никакого смысла. Солен умерла и похоронена почти тридцать лет назад, а он пытается узнать что-то у одиннадцатилетней девочки, ведущей доверительные беседы с воображаемой подругой. Судя по всему, он зря теряет время… Однако профессиональный инстинкт побуждал его продолжать:

– Я все понимаю, Надя, я не прошу тебя предавать свою подругу, – но подумай о ее отце. Ты ведь с ним знакома. Ты знаешь, как он мучается от неизвестности. Солен хотя бы объяснила тебе, что с ней произошло?

– Не совсем… – На сей раз голос Нади прозвучал неуверенно.

– Не совсем? – переспросил Фабрегас, боясь спугнуть неожиданную удачу.

– Она сказала только, что он не должен ее забывать. И если вдруг еще что-то случится, ему не надо беспокоиться. В этот раз все пройдет хорошо.

Эти слова Фабрегасу очень не понравились. Еще не полностью осознавая их смысл, он уже понимал, что они предвещают плохие новости. Он еще не успел мысленно углубиться в эту тему, как его опасения подтвердились.

На пороге класса появилась мадемуазель Готье. Голова ее была опущена, руки скрещены на груди. Фабрегас тут же понял, что возникла какая-то проблема. Он быстро встал, подошел к учительнице и кивнул, давая понять, что слушает.