– Кошек? Специально притащили кошек?

Он поперхнулся сигарой, и Мануэлю пришлось постучать его по спине.

– Разумеется, Папа! Это ведь твои любимые животные… – В голосе Мануэля не промелькнуло и тени издёвки. – Только полагается не две кошки, а двенадцать. А достать удалось двух, не успели. Серьёзный просчёт…

Мануэль поднял к потолку палец и повторил ещё раз с чувством, словно бродячий проповедник, разглагольствующий о грехах перед затюканными арканзасскими фермерами:

– Серьёзный просчёт!..

Мануэль присел на корточки, в коленях у Мануэля металлически лязгнуло, и позвал неожиданно ласково: «Кис-кис-кис!..»

И точно, появилась кошка.

Пока одна.

Чёрная, с белой грудкой.

Кошка вышла из сумрака, откуда-то из угла – откуда взялся сумрак в ясное утро? – глянула наглыми жёлтыми глазами вопросительно, потом потянулась и подставила спину – чесать.

– Это Катя, – Мануэль запустил в антрацитовую шёрстку отполированные ногти, и лицо Мануэля словно бы опало, с лица слетела судорога напряжённой неподвижности, и оно стало спокойным и строгим. – Знаете, от нервов помогает. Помню, в сорок третьем, в Палермо… Папа, вы бывали в Палермо?

Палермо, Палермо, Палермо… Бывал ли в Палермо? Сицилия, раскалённый пуп Средиземноморья – камни под блеклым небом, запах нагретой пыли, кипарисы на заброшенных кладбищах, заколоченные лачуги вдоль дорог, встречные крестьяне с лицами, словно дубовая кора, со взглядами, опрокинутыми внутрь черепов, кованые решётки на окнах, странное, не южное и не итальянское безлюдье улиц, витрина магазинчика, до верха заложенная мешками с песком и остов сгоревшего грузовика у кромки тротуара, беспорядочно пробитый автоматными очередями – бывал ли он в Палермо? Чёрт, бывал ли он в Палермо? Фотография в газете: восторженные горожане приветствуют вступающие в город войска. Лавочники, дантисты, спекулянты, чичероне, полицейские шпики и мелкие жулики. Суетливые смуглые мужчины в широкополых шляпах, в костюмах в талию. Мафия, разумеется, в первых рядах, – сливки общества! Прилизанные проборы, цепочки блещут поверх жилетов. Самодельные флажки со звёздами и полосами – дружба, жвачка, долой Муссолини! Дамы в восторге – ах! Возможно, всё выглядело именно так. Только не с ним.

– Нет, Мануэль, я не бывал в Палермо. Тем более в сорок третьем.

– А, ну да, конечно… В сорок третьем вы были здесь. Охотились в море за подводными лодками. Из головы вылетело…

Продолжая почёсывать загривок чёрной Кати, Мануэль огляделся по сторонам с видом человека, что-то разыскивающего. Одновременно мучнистое лицо Мануэля снова приняло непробиваемое выражение.

Катя урчала и жмурилась, а Мануэль, не поднимаясь с корточек, ощупал взглядом пространство под письменным столом – стол подтянулся и стал по стойке «смирно», под шкафом – шкаф выдохнул и втянул дверцы – и перешёл на книжные полки. Насколько можно было понять, когда Мануэль встретил его, открыв дверцу такси – ржавый «додж» с примотанной проволокой дверцей, со словом «particular» на номерном знаке – насколько можно было понять, пока Мануэль тащил чемодан и рассыпался в приветствиях, Мануэль этот при доме на всех должностях, и дворник, и привратник, и сторож.

– А где вторая-то… Здесь ведь где-то, она у нас домоседка, никуда не ходит… Знаете ли, боится… Выросла в квартире, а теперь уж перевоспитывать поздно, так что здесь где-то, никуда не делась…

– В чьей квартире?

– А, там у одних… – Мануэль ткнул за плечо большим пальцем. – У врагов народа… Маня, ау-у, Манечка…

Мебель по дому самостоятельно бегает…

– Что от меня конкретно требуется? Где инструкции, какая линия поведения, кто за кого? Я ведь не успел ознакомиться толком…