И все-таки он оборачивался к ней так часто, что Фабек спросил наконец:
– Вы чего это, мастер?
«Да как тебе объяснить, дружок. Я очень сомневаюсь, что эта пленница – та, за кого Фретки ее выдают».
Или, может быть, принимают – если учесть, как пылко и без оглядки на разницу в положениях здесь все друг друга обманывают.
Хотя госпожа Ортрун давеча дала слово, и Алеш теперь мог даже взять его в руки: складной перочинный нож с узорчатой рукояткой, который Венцель проспорил ему три года назад. Лисенок был тогда навеселе, естественно, и тыкал пальцами в конторский инвентарь.
На привале Алеш, протянув ноги к огню, без особой цели выдвигал раз за разом лезвие и опять убирал. У стряпчих ножи попроще. Этот прямо визжит о том, что резал подушечки господских пальцев. Ему бы такой пригодился тогда, в тридцать седьмом, в Рольне.
Еще ему пригодился бы мешок-другой лекарства от чумы.
Алеш ночевал рядом с телегами, в которых везли уцелевшие остатки порошка, и всегда держал руку глубоко в кармане. Охрана охраной, конечно, но она состоит из людей Гоздавы, а один из людей Гоздавы – хорунжий, погибший в пожаре – этим средством явно злоупотреблял.
«Как и рольненский счетовод Любек. Он звал порошок “серебряным” из-за цвета емкости? Как странно работают привыкшие к числам умы».
Чья бы мычала, впрочем. Еще три года назад ответ буквально был у Алеша под носом. Если бы ему тогда удалось во всем разобраться, он бы провел больше времени подле старого мастера.
«И тебе, моя милая, не пришлось бы так долго ждать».
Из чумной лечебницы весточек не шлют. Алеш вернулся в Кирту без предупреждения, и его тут же затянуло в водоворот пропущенных событий. Все на том же дорожном запале он коротко отчитался владыке, передав заодно устное сообщение от наместника.
– «…в связи с весенними празднествами и похоронными расходами»? – переспросил Отто. – Так и сказал?
– Не совсем. Он картавит.
Господин Тильбе помял пальцем висок.
– Я же теперь могу послать туда гонца?
– Совершенно спокойно, – ответил Алеш и накинул на плечо ремень сумки. – Я пойду, если позволишь. Я еще не видел ее и детей.
Владыка улыбнулся и милостивым жестом указал на дверь. Она в тот же миг отворилась, и Алеш услышал:
– Спасибо, Марика. Можешь идти.
Сумка сползла обратно вниз по рукаву. Госпожа Тильбе шагнула вперед, трогая пальцами воздух, блеснула на ее шее нитка речного жемчуга, и Алеш чувствовал кожей его прохладу, когда прижимал Арнику к себе.
– Здравствуй, родная.
– Здравствуй, – отозвалась она шепотом и смахнула выступившие слезы. – Это было непросто.
– Знаю, – сказал он и поцеловал ее влажные пальцы. – Для меня тоже.
Арника встрепенулась и произнесла с беспокойством:
– Мастер Матей… – Она не договорила, почувствовав, как Алеш чуть крепче сжал ее ладонь в своей – поняла, что он уже побывал у постели умирающего. Арника вздохнула и печально улыбнулась. – Как хорошо, что ты здесь.
«Согласен».
– Как ты? Как мальчики?
Ее улыбка расцвела тихой радостью.
– Все в порядке. Они тут о тебе спрашивали.
– Правда?
– Идем к ним, – позвала Арника, потянув его за собой, – расскажу по дороге.
– Постой. – Она обернулась, и Алеш тоже огляделся вокруг: никаких посторонних, бесшумно исчезающих владык. Арника чуть задрала подбородок, приоткрыла рот – она тоже соскучилась по поцелуям. Когда голова уже начала кружиться, Алеш еще раз коротко коснулся губами нежной кожи и сказал: – Теперь идем.
Он захватил сумку и стряхнул с нее мелкое пятно дорожной грязи. Госпожа Тильбе чинно взяла Алеша под руку и, двигаясь прогулочным шагом вдоль замкового коридора, заговорила:
– Так вот, они притащили с улицы лягушку и не могут решить, какое дать ей имя: Озерка или Прудовка – ну, помнишь этот шершавый атлас, который Кашпар в прошлом году подарил? Пришли ко мне, сунули лягушку в руки и давай рассказывать, какая она зеленая. Конрад говорит, что она слишком большая для прудовой, а Лотар пытается меня убедить в обратном оттенками и всякими пятнышками. Я наизусть уже выучила ту страницу, так часто он оттуда зачитывает. Я верю обоим и не знаю, как быть. Они просят рассудить их, а я говорю: «Подождите Алеша».