Ухер давил на плечи, тянул за волосы, трещал рвущийся рукав или воротник. Нерис открыла рот, но задушила крик в горле. Пока она держится, а если проиграет, то хоть перетрет зубами головешки и выплюнет искры говнюку в глаза.

– Ты скажешь, – прошипел тот. – Ты, зараза, все скажешь.

В воздухе хлопнули крылья. Берстонцы невпопад выругались. Нерис смотрела на тлеющее кострище и чувствовала, как жар обжигает кожу, но так и не вжалась в него лицом. Это ее обрадовало. Басти могла в таком случае, после долгой разлуки, вовсе ее не узнать.

Так или иначе, она обязана добраться до Хаггеды живой. Ее ребенок где-то там, среди войны и хаоса, а Нерис стала матерью раньше, чем царицей.

Поэтому она сказала то, что берстонцы хотели услышать. Сыновей владыки убили, их все равно не вернуть.

Так кто же это с ними сделал?

Это были мы, хаггедское царское семейство. Не в полном составе, конечно, но какая кому разница.

Зачем мы это сделали?

Нам не нужна была свадьба. Мы не намерены ждать еще много лет, чтобы по праву взять берстонскую землю. Мы – новое поколение, и мы хотим новой войны.

А кто помогал нам?

Псарь и главный ловчий.

Наверное, потому что они колдуны?

Нерис придержала вопрос до поры до времени. Ухер отобрал у седобрового мелкий бурдюк и, плевав на возражения, заставил ее выпить почти все.

«Если у тебя есть дети, – подумала Нерис, – они скоро станут сиротами».

Ее разбудил гвалт и громкое конское ржание – то были не мерин с кобылой, к которым она привыкла. Хотя и они нашлись тут же: Нерис ухватилась за стремя, чтобы устоять на ногах, когда краснорожий мешком стащил ее на землю. Это был почти самый край мелкого оврага, на дне которого плескалась грязная вода. Нерис плюнула вниз, избавившись от мерзкой горечи во рту, и поплелась туда, куда ее толкали.

Это требовало огромных усилий. Еще труднее было удержаться от плевка в каждую рожу, вытягивающуюся при взгляде на Нерис. Рож тут была целая уйма, и коней, и палаток. Все надсадно скрипело и гудело, как рой. Даже звон цепей раздражал Нерис меньше.

Ее привели в центр лагеря, где на телеге, как давеча жутко добрый старик, сидела по-походному одетая женщина в окружении хохочущих мужчин. Она ела серебряной ложкой суп и облизывала тонкие губы, чтобы продолжить рассказ. Мужчины внимательно слушали и смеялись искренне – все, кроме юнца с пятном крови и дохлым комаром под ухом. Юнец вообще не смеялся, только на всех смотрел. Он же и отвлек женщину, указав на прибывших.

Берстонка к ним повернулась, сощурилась, протянула миску стоявшему рядом толстяку. Нерис заметила, что суп почти кончился. Даже отсюда чувствовалось, как остро в нем не хватает специй.

– Вы задержались, – строго сказала женщина.

Она была едва ли намного старше Нерис, тоже черноволосая и невысокая – только худая и бледная, как поганка. Впрочем, чего удивительного, на таких-то харчах.

Ухер извинился и грубо толкнул Нерис в спину. Она шагнула вперед. Стмелик настойчиво надавил на плечо.

«Да подавитесь», – подумала Нерис, встав на колени. Она бы сплясала голая и все что угодно сделала, если бы это гарантировало выживание. Но раз уж оно зависит от берстонской поганки, пусть поганка будет – пока что – довольна.

Нерис опустила взгляд и плечи. Поганка торжествующе хмыкнула.

– Рябой, кажется, больше ценит блондинок. Но нам и эта сойдет.

Кто-то из мужчин усмехнулся. Стмелик представил пленницу и опять больно сжал плечо. Поганка слезла с телеги и подошла поближе. От нее пахло костром и лошадью.

– Она же вроде замужем?

– Ага, – подхватил горбоносый дедок. – Единственная из сестер.

– Интересно, – протянула поганка и вцепилась пальцами Нерис в подбородок, заставив смотреть наверх, – ну и где же твой муж? Неужели у хаггедцев принято бросать своих женщин на произвол судьбы? Вот полукровка бежал, оставив в замке любовницу, и потом обижался, что ее сожгли. Как же еще поступать с изменниками? – Ее голос стал тише и вкрадчивее. – Ты должна понимать это. Вы тоже казните предателей, разве не так?