– Ты же…

Вильма, расхохотавшись, зазвенела бусинами оберегов.

– Погостила у хаггедцев, дорогуша. Все думала, когда объявишься. Братец вымахал у тебя будь здоров.

– Спасибо, – осторожно поблагодарил лекарь и кивнул Дивишу, мол, бывай. – Если честно, у меня мало времени, так что сразу извини за тот случай.

– На башне-то? – Она сунула мастеру в руки несколько шнурков. – Ладно, все было не так уж плохо. Перед Ивко извиняйся. Он себе зубы скрошил.

Пауза слегка затянулась, и Модвин ею воспользовался.

– Мастер Алеш!

Тот все так же молча распрощался с Вильмой и подошел поближе, спрятав ладони в карманы вместе с оберегами.

– Не спрашивайте, – пробормотал лекарь.

– Не стану. Я вас не за тем позвал. Мы с Еником выбрали лошадь.

– Что?

– Лошадь, – повторил Модвин. – Для вас. Спокойную. Идите сразу к воротам, не на конюшню. А то там еще выведут кого попало.

Посреди почерневшего от пепла двора они ударили по рукам и разошлись в разные стороны. В следующий раз нескоро удастся поговорить.

Помимо прочего Модвин не хотел, чтобы кто-то еще сейчас был у конюшни, потому что Рагне, единственной из детей, не хватило прощания в комнатах замка.

Гоздава сидел на снятой перегородке денника и беседовал с дочерью, пока Ортрун сама затягивала своему коню подпруги. Потом они поменялись – гетман пошел к лошадям, а Рагна взяла мать за руку и сделала один глубокий вдох. Ортрун присела на корточки и сказала:

– Ну, все, дочка. Береги братьев. – Потом она улыбнулась и слегка понизила голос: – А Грета обещала мне, что за тобой присмотрит.

– Еще чего! Это я за ней присмотрю!

Они обнялись. Ортрун посмотрела на Модвина через остренькое девичье плечо и кивнула. Он вывел под уздцы своего крылатого вороного и ее белого жеребца, которого Освальд, когда купил, звал Сахарком.

Модвин вспоминал то далекое время, то многое ушедшее, по чему однажды научится скучать, когда сестра выехала перед строем, сияя красивой броней, и проговорила громко:

– Мы не Синяки и не скрываем своих намерений. Мы идем в столицу, чтобы воззвать к закону и лишить власти человека, который хочет продать эту страну хаггедцам. Пусть каждый решает, с нами он или против нас. Все просто и ясно. – Она развернула коня и взмахнула рукой. – Ворота!

Модвин задрал голову, чтобы найти окно своей комнаты, тяжело вздохнул, а потом заметил счастливого гетмана. Странно, что Ортрун не оборачивалась – так он на нее смотрел.

– Збинек, – тихо позвал Модвин, – можно спросить?

– Давай, – откликнулся тот.

– Как ты понял, что хочешь быть с Ортрун?

Гоздава ненадолго задумался и причмокнул. Кони пошагали вперед.

– Ну, – наконец произнес он, – просто в какой-то момент говорить мы стали даже больше, чем трахаться.

Красный с золотом, белый, черный. Плавный перелив, живой блик, яркий и глубокий, как солнечный луч на большой воде. Знакомая и понятная красота, которую можно услышать и почувствовать кожей.

Но только не теперь: солнце давно уже село, и от воды они были далеко. Нерис, устало прислонившись затылком к шершавому дереву, с расстояния в три-четыре шага едва чувствовала тепло тлеющих углей.

Это краснорожий берстонец спешно потушил костер: что-то в глубине леса встревожило его товарища. Они могли в таком случае обойтись без огня – позвать, например, медведя и всю ночь пролежать у него под боком. Нерис слышала, так делают хранители. Может, и Фаррас так делал. Она обязательно спросит его, прежде чем убить.

«Сначала он, потом Мескер», – решила Нерис, как только пришла в себя. Пусть ее мужчины умрут по порядку. Однако прежде той парочки уродов нужно было как-то избавиться от этой.