Кто-то должен был все это прекратить.

Отто Тильбе не сможет навсегда остаться владыкой. Его время закончится так или иначе. Ортрун ждет уже слишком долго, чтобы позволить кому-то опередить ее. Она разобьет руки в кровь, но заберет серебряный обруч, чтобы его надел Модвин.

И тогда – пусть даже придется учиться на собственных страшных ошибках, пусть неизбежно случится еще тысяча бед – он ни за что не допустит до власти таких людей, как Шилги. Модвин поклялся мысленно, что главным советником его станет совесть. И, может быть, иногда библиотека.

Во дворе все стихло как-то само собой, без него. Модвин пробыл у арсенала до самого рассвета. Когда мимо начали бродить слуги, захотелось обратно к себе, побыть в тишине одному.

Но у почерневших остатков амбара собралась обезглавленная хоругвь.

Радек Стужица, до сих пор прихрамывающий на одну ногу, держал в руке серый от копоти мешок и шел господину навстречу, оставив товарищей позади. Модвин не хотел спрашивать, что в этом мешке. Опять подступила рвота, но с ней надо было справиться.

– Простите, господин, – тихо произнес Радек. – Мы его не смогли удержать.

Он смотрел себе под ноги, а семь человек за его спиной во все глаза глядели на господина.

– Отпустите его, – сказал Модвин. – Поднимитесь на стену и развейте прах.

Над курганом ему стоило бы произнести нечто вроде: «Я запомню имя твое, Крынчик из Вермары, хотя не имею понятия, как тебя звала мать». Но все это было не важно. Человека не стало. Ушел он в пустоту или вернулся в свою долину, чтобы никогда ее не покидать – Модвин этого уже не узнает.

Но он ничего не забудет. Пусть Густав лыбится, думает, будто господин Фретка у него на крючке. Когда Модвин станет владыкой, все будет иначе. Он не мог пока знать, как именно, но твердо решил разобраться.

Ортрун и Збинек вполголоса переговаривались, стоя у окна, рядом с которым Ютта однажды рисовала известью Сааргет. Модвин шел мимо и не собирался вмешиваться – ему и без того было о чем подумать, – но услышал, что гетман упоминает людей Крынчика.

– Лефгер заберет двоих, – сказал Гоздава, – а остальные…

– Нет, – возразил Модвин. – Это мои люди. Я водил их в бой.

Ортрун открыла рот, но не произнесла ни слова. Гетман нахмурился и покачал головой.

– Личная гвардия из новобранцев – дерьмовая затея.

Модвин пожал плечами.

– Наверное. Но все ведь пройдет или очень хорошо, или очень плохо, так? Тогда они либо мне не понадобятся, либо не спасут.

– Я против, – отрезал Гоздава.

– Збинек, – заговорила вдруг Ортрун и мягко коснулась его плеча. – Пожалуйста.

Гоздава криво улыбнулся, махнул рукой и, уходя, пробурчал:

– Ух, что тут у вас начнется, когда я помру!..

Ортрун ласково посмотрела ему вслед и укусила ноготь, а потом сказала:

– Ты очень помог Рагне. Она теперь говорит: «Если не засну, пойду к Модвину», – и засыпает спокойно.

– Это хорошо. – Они помолчали, погруженные внутрь себя. Модвин собрался с духом. – Слушай, Ортрун. Прости меня. Я думал… Я плохо о тебе думал, и…

Ей пришлось встать на носочки, чтобы покрепче его обнять. Модвин прижал сестру к себе и заметил в ее волосах проблески седины.

– И у тебя появятся, – обещала Ютта, когда он ей об этом сказал. – Время пройдет – не заметишь.

Они договорились придумать, как отомстить Альде Шилге за их потери, когда подвернется для этого удачный момент.

Почти весь порошок из скромного тайного схрона, который сделали по указанию мастера Алеша, пришлось достать, погрузить и везти с собой. Лекарь руководил этим процессом, переговариваясь с управляющим, и не замечал во дворе никого постороннего – даже господ, – пока к веренице мешочников не подбежала Вильма с гроздью оберегов в крючковатых руках. Тогда мастер умолк чуть не на полуслове, нахмурился и протянул: