Блистательный и преступный. Хроники петербургских преступлений Анджей Иконников-Галицкий

Петербург—Ленинград – город двойников и раздвоений. Блистательный и преступный. Поверхностное знакомство с этим городом заключается в разглядывании классических фасадов. Но они – всего лишь декорация, макияж. В свое время император Петр приказал деревянные дома Санкт-Питер-Бурха, возводимого под неусыпным его надзором, штукатурить и раскрашивать под камень. Так и повелось: снаружи косметика колонн, фронтонов, золоченых шпилей, а внутри, за и под – крошащийся кирпич, протечка в потолке и смутная матерщина вечно пьяного соседа за стенкой. «Все не то, чем кажется» – диагноз, поставленный Гоголем не одному только Невскому проспекту, но вообще городу. А что же на самом деле?

Почему бы нам не свернуть с парадного проспекта во двор? Посмотрим хоть краем глаза, что там. Содержание этой книги – беглый, почти экскурсионный взгляд в окна и подворотни девиантного, непритязательного Петербурга нескольких десятилетий его бытия – от отмены крепостного права до революции.

В одной из финальных сцен «Фауста», когда ангельские силы готовы ринуться в решительный бой с воинством князя тьмы, Мефистофель вдруг говорит подчиненным ему бесам, указывая вверх: «Не трогайте их, это ведь такие же черти, как вы, только переодетые». Петербургские ангелы, отражаясь вниз головами в обманчивой невской воде, легко обращаются в бесов. Впрочем, обратное тоже возможно.

Кстати, о революции. Вот это – типичный случай взаимного перерождения ангелов в бесов, героев в злодеев, соглядатаев в поднадзорных, преследователей в жертвы. Все мы знаем: революция – величайшее потрясение, пережитое городом и миром в XX столетии. Между тем демоны русской революции ворвались в промозглый сумрак петербургского октября в окружении крикливой, разнузданной, глумливой толпы мелких бесов и бесенят преступного мира.

Императорский Петербург равно притягивал к себе (и генерировал в себе) волны революционных движений и выбросы антиобщественной энергии криминала. Политическая столица Российской империи была одновременно столицей криминальной и главным полем деятельности революционных организаций. О том, что в самодержавно-капиталистической России (и прежде всего в Петербурге) революция шла рука об руку с преступностью, свидетельствуют бесстрастные цифры полицейских отчетов. При их изучении становится очевидной закономерность: периоды наиболее активного роста преступности – середина 1860-х, конец 1870-х – начало 1880-х, 1900–1905, 1909–1913 годы – предшествуют всплескам революционной активности: «хождению в народ», народовольческому террору, революции 1905 года и, наконец, катастрофе Мировой войны, переросшей в Семнадцатый год. В этом смысле петербургская преступность эпохи капиталистической перестройки конца XIX – начала XX века есть явление всемирно-исторического значения, как и русская революция.

Недавно, читая материалы по истории криминала советской поры, я с изумлением узнал, что в 1960-х – первой половине 1970-х годов в Ленинграде фиксировалось в среднем всего около 50 убийств в год (не считая убийств по неосторожности, убийств, совершенных в пределах необходимой самообороны, при исполнении представителями власти служебных обязанностей и т. п.). С тех пор население города возросло примерно на 20 %, а число криминальных убийств увеличилось на порядок! Причем начало стремительного роста приходится не на годы распада СССР и «великой капиталистической революции», а на предшествующие им – конец 1970-х – начало 1980-х. Тут нельзя не усмотреть причинно-следственную связь. Поистине, в мрачной игре преступлений и наказаний – ключ к пониманию великих исторических переломов.

Вот – в качестве введения в тему – несколько кровавых криминальных историй из жизни блистательной имперской столицы. Посмотрим – увидим, каким странным образом трансформировалось отношение общества к нарушению простой и ясной заповеди «не убий».

Итак, место действия – здание градоначальства, дом № 2 по Гороховой улице, что на углу Адмиралтейского проспекта. Время действия – середина дня 24 января (6 февраля н. ст.) 1878 года. Градоначальник Петербурга генерал-адъютант Ф. Ф. Трепов собирался начать обычный прием просителей. В приемной дожидалось несколько десятков человек, преимущественно бедно одетых: градоначальник славился своей демократичностью и доступностью, на прием к нему мог прийти всякий петербуржец. По заведенному порядку его высокопревосходительство вышел из кабинета и стал обходить просителей, расспрашивая о сути их дел и принимая письменные прошения. В самом темном углу приемной, возле дубового книжного шкафа, дожидалась своей очереди молодая, скромно-приличного вида женщина с невзрачным продолговатым бледным лицом и серыми невыразительными глазами. В руках ее была зажата бумага с прошением, на локте висела маленькая дамская сумочка-ридикюль. Генерал-адъютант неторопливо подошел, поздоровался, принял из ее рук бумагу, начал читать – и в этот момент просительница достала из ридикюля револьвер и выстрелила. Раненный в правый бок, Трепов упал.

В приемной поднялась страшная суматоха. Только через несколько минут, среди шума и криков, кто-то из полицейских догадался схватить стрелявшую; впрочем, она не пыталась скрыться. Трепова подняли, унесли. В сумятице никто не запомнил – один был выстрел или несколько; не озаботились выяснением этого обстоятельства и производившие дознание чины. К вечеру врачи установили, что градоначальник ранен одною пулей в печень, что рана опасна, но не смертельна. Задержанная преступница была препровождена в Дом предварительного заключения (на Захарьевской улице). На первых допросах она молчала, категорически отказывалась назвать себя. Лишь некоторое время спустя удалось установить ее личность: Вера Ивановна Засулич, 1851 года рождения.

Главная загадка, пред коей оказалось следствие, – мотивы преступления. Установить какую-либо связь между обвиняемой и потерпевшим не удавалось. А ведь от определения мотивов зависели квалификация и подведомственность дела. Если это государственное преступление, то рассматривать его должно Особое присутствие Сената; если покушение на убийство по личным мотивам – то окружной суд с участием присяжных. Решать вопрос предстояло самому министру юстиции графу К. И. Палену. Граф не любил скандалов и побаивался политики. Он решил: Засулич действовала по личным мотивам. Дело было квалифицировано как уголовное и передано в окружной суд.

В ходе предварительного следствия Засулич разговорилась. И выдвинула версию, объяснявшую бессмысленный на первый взгляд поступок. (Впрочем, кому принадлежит авторство – ей или либерально настроенным следователям, ищущим популярности в обществе, – установить не представляется возможным.) Якобы она хотела отомстить Трепову за то, что по его приказу был подвергнут телесному наказанию политический заключенный Боголюбов. Вообще-то странно: после того инцидента прошло немало времени, успела отгреметь и закончиться Русско-турецкая война (Плевна, Карс, Шипка-Шейново…); Засулич не была знакома с Боголюбовым, да и проживала в это время вдали от Петербурга, в Пензе. Тем не менее версия «благородной мести царскому сатрапу» легла в основу обвинительного заключения.

И не случайно. Только таким образом можно было совершить финт: превратить обвиняемую в героиню, а потерпевшего – в обвиняемого. А в этом были заинтересованы многие лица в Петербурге. Слишком необычным, слишком деятельным и популярным администратором был генерал-адъютант Трепов.

В России так: хороший градоначальник – мертвый градоначальник.

Прискорбный эпизод с розгосечением произошел 13 июля 1877 года. Трепов в скверном расположении духа проходил двором Дома предварительного заключения и встретил совершавших прогулку арестантов. Трепову показалось, что политический заключенный Боголюбов (это революционный псевдоним, настоящая фамилия, как впоследствии выяснилось, Емельянов) без должного уважения поклонился градоначальнику. И Боголюбов был высечен розгами. Расправа возмутила заключенных, спровоцировав в тюрьме нечто вроде бунта. Факты эти попали в газеты, стали известны в городе, взбудоражили общественное мнение.

Законно или противозаконно было распоряжение Трепова – сложный вопрос. Телесные наказания законом допускались в отношении ссыльнокаторжных за правонарушения, совершенные в местах отбывания наказания. Боголюбов-Емельянов был уже осужден на каторгу, но до этапа находился в Доме предварительного заключения. В общем, казуистика. Она, впрочем, мало кого интересовала. Важно было другое: осужден Боголюбов был по политической статье, за участие (вместе с Плехановым) в знаменитой антиправительственной демонстрации у Казанского собора 6 декабря 1876 года. Интеллигенция в те времена относилась к власти столь же враждебно, как и в памятные нам «застойные» годы. Трепов был провозглашен злодеем, Боголюбов – страдальцем за правое дело. (О нем, правда, скоро забыли. Через несколько лет, в ссылке, он сошел с ума и умер в тюремной палате для душевнобольных.) Все великосветские и чиновные враги Трепова возликовали. Появилась надежда избавиться от него. Для реализации Надежды, как известно, необходима Вера. И она явилась.