Однажды днем, вернувшись со смены в больнице, я обнаружила под дверями мастерской целую ватагу ребятишек. Посетители ждали обещанного чая. Миссис Фрит сказала, что поверила моим ученикам на слово и всех пустила внутрь, а сама предусмотрительно сбегала к мистеру Фереби в лавку напротив – купила несколько бисквитов и большой торт. Я проверила домашнее задание у каждого гостя. Все как один без запинки произнесли короткую английскую фразу, кроме одной робкой восьмилетней девочки, у которой были проблемы с дикцией. «Она не знает предложения! Отправьте ее домой, marraine», – с детской жестокостью закричали ее товарищи. Однако наблюдавшая за нами миссис Фрит наклонилась к малышке и быстро шепнула: «Я люблю Вики». Испуганное личико девочки залилось краской, она повторила фразу и погладила подбежавшую к ней собаку.

Миссис Фрит, которая никогда в жизни не выезжала за пределы Англии и которая была самой настоящей кокни, вскоре доказала, что языковой барьер отнюдь не является препятствием для дружбы, а понимание менталитета представителей другой страны вовсе не обязательное условие для того, чтобы помогать людям, оказавшимся в беде. Она быстро перезнакомилась со всеми моими подопечными, знала их имена, возраст и особенности характера гораздо лучше меня. Когда бы они ни появлялись у дверей нашего дома – а они появлялись регулярно, – миссис Фрит прекрасно справлялась со всеми их нуждами. Если посетительнице требовалось что-либо из домашней утвари, она проводила ее на кухню, и та указывала пальцем, что именно ей нужно. Если же речь шла о душевных страданиях – к примеру, визитер заламывал руки и заливался потоками горючих слез, – добрая женщина усаживала его в кресло, наливала чашку чая или предлагала вместе с ней заняться какой-нибудь мелкой работой по хозяйству, дожидаясь моего возвращения.

Беженцев нужно было сопровождать повсюду – получать удостоверения личности, продовольственные книжки, а некоторых – в полицейский участок, особенно мужчин, где специально выделенный сотрудник задавал им кучу вопросов. Внимание и терпение, с которым служащие полиции относились к этим людям, поражали меня, как и страх, в который повергала беженцев сама мысль, что им придется переступить порог государственного учреждения. Иногда мы с офицером от души смеялись над анкетой, составленной в результате его вопросов и моего перевода.

– Женаты? – спрашивает он мужчину. – А, да-да, вижу, тут указано. Ваша жена прибыла вместе с вами?

– Нет, – энергично мотает головой человек. – Осталась дома.

– О, вот как, – вздыхает офицер, заполняя соответствующую графу. – Сочувствую.

– Да ничего страшного, – с невозмутимым видом отвечает мужчина. – Просто она добилась, чего хотела. Теперь найду себе новую.

– То есть жена сама решила остаться?

– Нет, – снова качает головой мужчина. – Это я сделал все, чтобы у нее отпала всякая охота ехать со мной.

Одна женщина, которую спросили, где сейчас находится ее муж, воскликнула в ярости: «А мне почем знать?! В ту ночь, когда мы собирались отплыть, он пошел в „Кафе дю Порт” – попрощаться с очередной шлюхой. Надеюсь, они там до сих пор прощаются под немцами. Грязная свинья!»

Те же, кто оказался разлучен с близкими не по своей воле, ужасно страдали, снедаемые тревогой за оставшихся на родине и не имея надежды получить от них весточку. И вновь тактичность полицейских поражала меня. Это были совсем молодые офицеры, ожидавшие призыва; вскоре на их место предстояло заступить пожилым сотрудникам, многие из которых уже были в отставке. То же самое происходило и в остальных отраслях экономики, постепенно становясь приметой военного времени.