– Я не понимала, зачем? Грузный, беспокойный, одинокий человек, кажется, военный. У него тоже была своя оранжерея, он, как и я, любил выращивать цветы. Звали его…

– Не надо. Не помню.

– Помнишь, Юра, – жестко сказала она. – Звали его Игорь Алексеевич. Тарланов. Зачем ты его убил? Зачем ты велел сначала погрузить его в сон? А потом уйти и не мешать.

– Он мне причинил много вреда, – смущенно ответил Жогин. – А как ты догадалась? Ты ведь уже спала.

– Нет. Я слышала выстрел. Я чувствовала его смерть как наяву. Я видела тебя, уходящего из его дома. Мысленно. Никогда больше так не делай.

Жогин не мог сдержаться:

– Что? Вообще больше никого не убивать?

– Это как хочешь. Тут я тебе не в силах что-либо запретить. Это твой мир, мир ваших людей. Но меня в него не втягивай. Обещаешь?

Чувствуя, что начинает терять её, Жогин кротко произнес:

– Обещаю. Больше никогда. А теперь взгляни, Ида, на мой подарок.

Он вытащил из кармана бронзовую фигурку человека-птицы.

– Смотри. Мне доставили её издалека. Она настоящая, седьмой век. Попробовали бы меня обмануть! Да и эксперты подтвердили. Чудской образок, его можно носить на шее.

Ида обрадовалась, подержала фигурку в руках, рассматривая со всех сторон, примерила как брошь к груди.

– Спасибо, родной.

– Но это еще не всё. Я купил для тебя… Догадайся. С трех раз.

– Ну, брось дурачиться, Юра.

– Ладно.

Жогин достал из другого кармана несколько гербовых листков, сложенных пополам.

– Это сертификат и документы на правообладание самой популярной на Севере газеты «Чудь белоглазая». Читают её, конечно, в основном домохозяйки и пенсионеры, да еще повернутые на этом деле сумасшедшие, но она – твоя. Теперь ты её владелица.

Ида даже не взглянула на бумаги, радости от этого подарка было меньше.

– Зачем она мне? Лишняя суета.

– Ну-у… как. Пиши сама или набирай авторов. Ты ведь учительница, историк. Найдешь какое-нибудь применение.

Видя разочарование Жогина, Ида молча поцеловала его в губы.

– Хорошо. И за это спасибо. Что-нибудь придумаем. Может, и вправду заняться кроме оранжереи еще и литературным творчеством?

– А то! – выкрикнул Жогин. – А кто будет мешать или какие проблемы возникнут – сразу ко мне.

– Ох, Юра, ты неисправим! – улыбнулась Ида. – Пора спать.

В своем служебном кабинете на Лубянке Ясенев чертил на листке бумаги кружочки, от которых тянулись стрелочки. Иногда друг к другу, иногда куда-то за край листа. Рядом сидел Демидов, подсказывал. В каждом кружочке стояло название какой-либо фирмы, компании или частное лицо. В центре оказались «Архангельская алмазоносная провинция» и «Де Бирс».

Вокруг них – «Севералмаз», «Согласие», «Северная геология», «Архангельскгеология». Еще «Губернатор Архангельска Ефимчук». «Мэр Правдин». «Минфин». «Березкин». «Голден-Ада». «Гохран». «Администрация Президента». «Маргания». «Чубайс». «Кудрин». «Алекперов». «Усманов». «Козочко». «Банкетов». «АЛРОСА». И еще пара десятков кружков с клеймом внутри.

– Кого забыли? – прищурился Ясенев. И вписал в новый кружочек: «Жогин». Усмехнулся и приписал внизу – «Мориарти».

– Этот, пожалуй, будет одним из гнилых орешков, – кивнул Демидов. – Профессор преступного мира, с ним придется повозиться. А Тарланов? Я бы и его не стал исключать из списка. За покойником могут тянуться длинные хвосты.

– Нет, Валентин. Игорь Алексеевич был честным чекистом. Не будем марать его имя. Когда-нибудь его еще наградят посмертно.

– Вам виднее.

Они оценивающе посмотрели на плоды своих рук.

– Арахамию надо вписать, – дополнил Ясенев. – Но этот хромой черт в одной связке с косоглазым Марганией, дружки с детства, отдельного кружочка не заслужил. То грузинами прикидываются, то русскими, то хохлами. Знаешь, Валентин, по каким признакам различают чертей? Родимое пятно на лбу, кривой глаз и увечная с рождения рука или нога.