Если статья вам не понравится, благоволите отослать обратно – это меня нимало не оскорбит – но не сваливайте греха на цензуру, как случается с нашею братьею, журналистами. Во всяком случае, прошу вас покорнейше отвечать мне тотчас по получении сего письма и прислать окончание исторической критики[285], которое вы обещали.

Прошу вас покорно узнать, как зовут по имени и отчеству г. Ушакова, который украшает иногда наши журналы прекрасными своими произведениями. Я хотел бы войти с ним в переписку, но, не зная имени и адреса, – не могу это сделать[286].

Что делает добрый, милый, умный и ученый Строев, которого я люблю и который на меня сердится. Несколько присланных им малых, но дорогих статеек лежат у меня без употребления. Старая цензура запретила их. – Жду, что скажет новая[287]. – Новый комитет откроется в половине октября[288]. Обещают благоразумие – боюсь, чтоб конец этого слова не вышел с другим кратчайшим началом[289]. Впрочем, генерал Карбонье человек умный и добрый – мы надеемся, что он полюбит общее благо, славу Государя и отечества и защитит бедную литературу от невежественных когтей цензоров, на которых поныне не было ни суда, ни расправы, ни апелляции! Простите, почтеннейший и любезнейший Михаил Петрович. – Я с первого знакомства полюбил вас душевно и не изменюсь в чувствах – но вы вспоминайте почаще обо мне – и снабдите статьями для «Архива» – крайне обяжете!

Извините меня перед Строевым, что я не писал к нему. Мне писать письма – смерть. И это письмо – кража времени от журналов. Воспользовался головною болью, чтобы напороть к вам – и устал до смерти. Простите!

Весь ваш Ф. Булгарин

СПетербург. Сентября 27 дня 1826.

NB Что Полевой? Утолил ли злобу свою противу меня или все еще пышет местью и бранью?[290] Я для него служу фокусом, в котором сосредоточиваются все лучи его гнева и злобы противу целого мира! Удивительно! – Кто ни пишет противу – я все виноват.

NB NB Если б вам пришлось цензировать мою статью в Петербурге для вашего альманаха – в таком случае перепишите ее, но не подписывайте в рукописи моего имени, а имя тиснете после. Эта статья была одобрена старою цензурою. В новой цензуре у меня есть личный враг, вроде Полевого, Анастасевич[291], который, может быть, захочет мстить мне. Мои журналы не будут у него – но при случае он, верно, захочет потормошить меня.

О сем обстоятельстве уведомьте меня – где будете цензировать.

СПб.

Вспомните, почтеннейший, ту минуту, когда я предложил вам сотрудничество. Вспомните, что вы обещали доставлять нам оригинальные статьи по сороку рублей за печатный лист, и между прочим несколько переводов. Я сказал, что во всем полагаюсь на вашу деликатность и надеюсь, что вы не будете помогать нам одними переводами. Теперь, когда нам должно кончить расчет и условия, сосчитайте, почтеннейший, много ли вы прислали оригинального, исключая статьи о восточной словесности г. Ознобишина.

Удерживаюсь от всяких комментариев и честь имею объявить вам на ваше требование о возвращении ваших статей, как писать историю географии[292] и о первых метах Шлецера, что они находятся не у меня, а у Н. И. Греча. Он прямо отвечал мне, что начала статей без конца никогда не печатает, а потому ожидает от вас окончания оных. Он же прибавил, что статьи из Риттера о прозябаемых и проч. вовсе не намерен принимать в счет нашего условия, ибо [за] перевод из старой книги нельзя платить по сороку рублей, и то без нашего выбора. Для переводчика и та выгода, что мы поместили ее предварительно до выхода в свет книги[293]. Что касается до вашей статьи о русских