– Контора «Берлога», – представился он, – У меня вопрос к продавцу.

– Да? Кто продавец? Лот двадцать пятый! Это кто у нас? – оглядел ведущий зал.

Из первых рядов поднялся очкарик на вид лет шестнадцати. Он что-то прошептал.

– Консорциум «Надежда», – усилил его голос ведущий. – Пожалуйста, вопрос?

– Минимальная партия, сколько? – спросил громко Тимофей.

– «Пятнадцать тысяч», тут написано, – терпеливо ответил за очкарика ведущий.

– Пятнадцать тысяч – это сколько?

– Не понял…

– Ну, сколько это штук – тридцать тысяч, что ли? – в свою очередь терпеливо выяснял Тимофей.

– Почему тридцать? – искренне удивился ведущий. – Написано же: «пятнадцать»!

– «Пятнадцать тысяч пар» там написано. Значит, тридцать тысяч штук? Если трусов, – улыбнулся покровительственно Орликов.

– А! – тоже заулыбался распорядитель торгов, и зал загудел. Многие оборотились к шестнадцатилетнему брокеру из «Надежды».

– Слушаем вас, молодой человек, – попросил ведущий.

Тот полез суетливо за бумагами, они выпали из его папочки, веером разлетелись по полу и сидениям, и очкарик исчез за спинками кресел. После недолгого замешательства и неслышных в амфитеатре переговоров между очкариком и президиумом, ведущий пояснил:

– Тут ошибка. Не трусов, а колготок.

– Понял, – сказал Тимофей, – Нет, не по-онял! Это как? «Колготки женские»… А бывают и мужские?!

– Ну… – распорядитель торгов снова глянул на троечника из «Надежды», тот снова уронил бумаги (не пьяный ли, подумалось Тимофею), и ведущий, поняв, что советчик из того никакой, махнул рукой, – Ну, может, и бывают…

Зал уже просыпался.

– Вы будете брать или не будете? – прервал перепалку молчавший доселе желчный субъект из президиума. Это был зам президента Биржи Корбунов.

– Нет, – с достоинством ответил Тимофей и сел.

– В чем трусы еще продавать? – вскочила какая-то женщина, – В парах! Чего вы там путаете?

«И, действительно!» – подумалось вдруг Тимофею, – «Вроде, в парах…»

– А вы там уточните! И лот пока снимите, – обратился суровый Корбунов к ведущему. И добавил: – Цирк тут устраивают…

– Я бэру! – вдруг раздалось из задних рядов.

Тимофей оглянулся и увидел поднявшегося в последнем ряду южного человека в дорогом двубортном костюме с отливом.

Майор Загузин грустно пил водку в подсобке школьного сторожа Степаныча.

– Нет у государства понятия, что защищать надо Родину! – в который раз повторял он.

Но Степаныч, казалось ему, все-таки не до конца осознавал его мысль. Кивать-то кивал, да все как-то вяло.

– А! – обречено махнул рукой офицер. – Ты-то чего скажешь, Леонид Алексеич?

Леонид Алексеевич, учитель словесности, и вовсе пожимал плечами. Повод для выпивки был самый, что ни на есть, серьезный. Государство отменило школьную военную подготовку. Возможно, чтобы не плодить защитников Родины. Веяние времени всеобщего пацифизма докатилось и до их школы. Военруку Загузину велели сдать автоматы, противогазы, ручные гранаты и предложили полставки учителя труда и рукоделия.

– Нет, вы поняли?! Мне предлагают доски строгать! – возмущался майор. – Да я с военного училища молотка в руках не держал. Хозрота на что? Да мне дачу бойцы построили, я гвоздя не вбил.

– Вы уж на пенсии лет пять… – подал голос словесник.

– Ну, это я фигурально. Не в том дело. Надо будет, и молоток возьму, если Родина прикажет. Дело в принципе! Нужны стране солдаты или нет?

– Наверное, нужны…

– «Наверное…» Пацифисты вы сраные! «Наверное!» Кто вас защитит-то?

– От кого?

– Ну, здрассте! От кого! Да сколько их, врагов в мире, кого ни возьми. Штаты, китайцы, Израиль.

– НАТО, – вставил угрюмо сторож.