штабом.

– Избирательным штабом?

– Я, Алексеич, для начала решил в депутаты Верховного Совета выбираться.

– Давно решили? – икнул словесник.

– Давно, давно. Давнее, чем ты думаешь.

– Я ничего и не думаю.

– Ладно, это научим. Слушай мою команду! То есть, слушай. Просто, слушай.

Майор хищно щелкнул зубами и начал излагать.

ГЛАВА 1.3

– Вот, видишь, Борщов, люди делают деньги, – говорила Антоновна.

– Да какие там деньги? – махнула рукой Татьяна. – Другие миллионами ворочают, в старых, заметьте, ценах, а мы…

– Ничего, мы еще нагоним, – подбоченился Александэр, слегка задетый.

Борщов пьяно кивнул.

Чета Сундариковых, а именно такую фамилию – Сундарикова – носила теперь Татьяна, занималась Делом (по-английски, «бизнесом»). Оказывается, уже года три, как Александэр кооперативничал, выпуская самодельные презервативы. «Выпуская» – это громко сказано – просто арендовал соответствующий цех соответствующего предприятия. А сейчас шлюзы совсем открылись, и дешевле стало закупать импортные изделия в Питере, и возить их потом к себе, в Новосибирск. Две сумки с Товаром стояли как раз в прихожей Борщовых. Александэр с удовольствием демонстрировал разные виды заморского чуда – цветные, в горошек, с запахом ананасов и со встроенным будильником… Дамы, точнее, одна Антоновна (хотя порывалась на кухню и дочь Настя), с интересом разглядывали товар и жалели, что это не колготки, нельзя примерить. Борщов предложил свои услуги, за что получил по уху, а также выслушал от жены несколько язвительных замечаний насчет своей антропологии.

Сергей вообще нервничал и все пил, пил. Напитки были тоже невиданные – виски, «Амаретто», коньяк «Наполеон».

Сдавали они презервативы по аптекам. Цена подскакивала от закупочных чуть не втрое, половину прибыли брали аптекари. Александэр считал, что нужен свой сбыт, своя торговая точка. Но на одних «резинках» аптеку не откроешь, уверял он, а чтобы набрать других лекарств для полноценной точки денег не хватало. Но скоро хватит, заверял Александэр. Тем более что у него еще осталось небольшое производство – изготовление полиэтиленовых пакетов. Скоро и эта самодельщина отойдет, но покамест «копейка капает».

– Пакеты тоже можно использовать, – вставил Борщов, – Говорят, в древние времена для этих целей бычьи пузыри употребляли.

На него посмотрели со снисхождением.

В разгар веселья Александэру достали с антресолей Наськину гитару. Ну, как Наськину… Борщов когда-то осваивал аккорды, передал по наследству. Та сходила пару раз на какой-то кружок, выучила две песни Виктора Цоя, обломала ногти и на этом закончила. Александэр, морщась, гитару настроил и голосил теперь:

Борщов между тем, почти не таясь, смотрел на Татьяну. Антоновна же, да и Татьяна, обе розовые от вина, с блеском в глазах, упоенно слушали удачливого бизнесмена и подхихикивали и чуть ли не подпевали.

Сколько же лет Борщов был лишен этого – просто видеть блеск в ее глазах? Просто видеть ее.

Помнится, курсе на третьем, когда тайное чувство его уже было нестерпимо, он все решал, не перейти ли Рубикон, не сделать ли первый шаг. Да боялся, что все закончится, что оборвется их эфемерная связь, но ведь могло прийти и счастье… Нет, не счастье, он не мог определить того, чего еще не знал (и не знал, бывает ли оно)…

Однажды на лекции она сидела у окна, а он с другого конца аудитории смотрел на ее профиль – так, что Татьяна не могла перехватить его взгляд. И это было все. Он вдруг понял, что больше ничего и не надо. Счастье просто в том, чтобы видеть ее. А, если и будет взаимность, то не надолго, ведь и Антоновну он когда-то любил (да и сейчас любит, или как это там называется), но потом все стало обыденным, привычным, начались дрязги какие-то… Он боялся, что Татьяна станет для него такой же, как все. И исчезнет это щемящее чувство, когда он по утрам ждал встречи, а при расставании грустил…