Посольским священником с причетом и походной церковью был определен священник Уфимского кафедрального собора отец Петр (Ильин), а с ним пономарь.

В целом, как мы видим, подготовка к экспедиции была весьма серьезной, состав был просто блестящим. Поэтому в Петербурге от нее ожидали и соответствующих результатов.

10 октября 1820 года миссия двинулась в путь. Караван из 358 верблюдов и 400 лошадей сопровождался военным отрядом, который состоял из сотни казаков, роты солдат и всадников-башкир под командой капитана Циолковского.

Путь путешественников пролегал от Оренбурга до реки Эмбы. Затем на юго-восток к Урачаю – поселению на северном берегу Аральского моря, затем до Ялтар-Куля, стоящего у Сырдарьи, и от реки уже строго на юг, через Казулкумы до Бухары.

В дороге охотились за сайгаками, вкусное мясо которых было кстати.

Достигнув становища казахского султана Арунгазы, Негри представился ему по всей форме, чем доставил предводителю кочевников огромное удовольствие. В ответ Арунгазы сопроводил миссию до Сырдарьи, засвидетельствовав этим свою приверженность к России.

За горой Бассагой местность стала более безводной. Степной ковыль, который прежде встречался в изобилии, сразу исчез. Теперь повсюду была растрескавшаяся от летней жары голая глинистая почва, лишь кое-где покрытая корявым саксаулом. Не обошлось без падежа лошадей.

Встречные бухарские купцы, узнав, куда едут русские путешественники, только качали головами:

– Может статься, что никто из вас, христиан, не вернется домой. Если даже хивинский хан разрешит вам пройти, то уж наш эмир не совершит ошибки, дозволив отправиться обратно. Эмир не хочет, чтобы христиане знакомились с нашей страной!

В один из дней участники посольства увидели десятки валявшихся в песке трупов, над которыми кружили стервятники. То были следы уничтоженного кочевниками очередного каравана…

В четырех днях пути до Бухары посольство встретил предусмотрительно посланный эмиром отряд, доставивший свежие фрукты, хлеб и корм для их лошадей. При этом возглавлял встречавших сам кушбеги (первый министр) Хаким-бек с почетным эскортом из нескольких сотен бухарских всадников. Проявление такого внимания обнадеживало.

Дорогой до Бухары кушбеги неожиданно начал клянчить:

– Если бы вы подарили эмиру две наши пушки, он был бы очень доволен.

Удивленный Негри почесал затылок:

– Будь моя воля, я подарил бы эмиру тысячу пушек, но пушки являются собственностью моего царя, и я не имею права их отдавать.

– Ай! Ай! Ай! – закивал кушбеги чалмой из белого кашемира и тут же принялся выклянчивать для эмира рессорную коляску главы миссии.

На это у Негри козырей не осталось, и он обещал подумать. Когда кушбеги отъехал, посол в сердцах сказал Мейендорфу:

– Кажется, они готовы обобрать нас до нитки. И это при том, что у нас несколько верблюдов, нагруженных подарками для бухарского двора.

Верблюды были гружены мехами и фарфором, хрусталем и ружьями. Помимо этого, Негри вез и огромные напольные бронзовые часы с красивым боем, украшенные золотым павлином.

18 декабря отряд достиг Бухары. К удивлению участников миссии, Бухару окружала не безжизненная пустыня, а аллеи деревьев и многочисленные сады. Так как вначале посольство разместили вне города, доктор Эверсманн предпринял крайне рискованную попытку проникнуть в Бухару, чтобы, смешавшись с местными, выведать все новости. Переодевшись купцом, Эверсманн отправился на свой страх и риск в Бухару…

Через два дня состоялся торжественный въезд посланника в столицу ханства.

Из воспоминаний Мейендорфа: «Наши солдаты маршировали в величайшем порядке и были в полной форме. Звуки барабана вызывали возгласы удивления жителей. Таким образом, мы продвигались вперед среди шума и выражений общего веселья, возбужденного нашим прибытием».