Казачок был исправный, служилый, как водится, бородатый.
Звали его Тихон. Он и вел себя соответственно имени: если ни чем не спросят, так и помалкивал. По тому, как их благородие держится в седле, сразу почувствовал в нем бывшего драгуна, после чего власть офицера над собой принял по всем пунктам, никаких своевольств не позволял. Однако чувствовалось, что бывалый казачина может, ежели что, проявить предприимчивость. Количество пустых мешков, притороченных к седлу, говорило о том, что Тихон рассматривает эту поездку как дальнюю фуражировку. Очевидно угадывали его намерения и жители встречавшихся по пути селений, которые, как куры, почуявшие коршуна, разбегались и прятались при виде грозной пики с ярко-красным древком и высокой смушковой шапки с красным шлыком. Княжнин поначалу этому дивился и оглядывался на своего ординарца. Да нет – ни рогов, ни копыт не видать, казак как казак, едет с совершенно невозмутимым видом, не мешает их благородию размышлять.
Прежде всего о том, зачем Княжнин вообще едет в эти Мусники. Довольно быстро нашелся отличный ответ: «по долгу службы». Вдруг то, что говорил Косаковский, – правда, хотя бы отчасти? Вдруг где-нибудь в усадьбе этого Хоржевского уже собрался целый отряд шляхтичей, которые точат свои сабли и чистят дула пистолетов? Тогда Тихон будет тотчас отправлен за подмогой. Только Княжнин в такое, конечно, не верил. Но. Самый верный способ убедиться в чем-либо – увидеть своими глазами. Другой вопрос: на что глядеть и о чем спрашивать? Снова кем-то притворяться, как давеча плац-майором? Стыд-то какой! Спросить пана Хоржевского прямо – заговорщик ты или нет? Ежели он благородный шляхтич, то так же прямо и ответит. Не составив никакого более хитроумного плана, Княжнин стал думать то о Лизоньке с Кирюшей, то о кавалерийской бригаде Мадалинского, то о поломанной виолончели…
– Спел бы ты чего-нибудь, Тихон. Молчишь как рыба, скучно, ей-богу! – наконец, сказал он ординарцу.
– Передых бы сделать, ваше благородие.
Верно. Позади уже полпути. В деревенском храме, мимо которого только что проехали, закончилась воскресная служба. Судя по не очень добрым взглядам прихожан, выходивших из костела, к смирению их там не призывали. Княжнин велел остановиться подальше от деревни, на широкой, почти сухой проталине. Перекусив и напоив лошадей, поехали дальше. Еще через двадцать верст увидели высокую каменную часовню с изваянием Христа, несущего крест на Голгофу. Как по команде и Княжнин, и Тихон наклонили головы: часовня казалась покосившейся[40]