– Вот свезло французу! Уж он всяко выворачивался, только вы бы ему боле ни в жизнь не дали себя уколоть! – позволил себе без спросу заговорить с господином денщик Андрюха, когда они вышли на продуваемую студеным ветром набережную Невы. Да, сейчас бы посмаковать только что проведенный бой, прокрутить эту фехтовальную феерию в памяти фразу за фразой… Но новые обстоятельства, вмешавшиеся в его жизнь, все перешибали. Думалось только о них.

С молодости Княжнин привык к караульной службе относиться не как к формальному театральному действу, а очень ответственно, именно как к службе, от которой зависит безопасность его и товарищей. Однако как раз в карауле и не уберегся.

Тут, в Петербурге, оказалось, опасности иные, нежели в лихой Колывани…

Однажды он уже с обычной для себя решимостью пошел навстречу схожей столичной опасности, каковой была любовь, или даже страсть.

Свою любовь Княжнин встретил здесь, в Санкт-Петербурге, куда его, уже драгунского поручика, отправили с ежегодным отчетом отдельного Сибирского корпуса Сенату и Военной коллегии. Коллежский советник, принимавший у Княжнина депеши, на свою беду пригласил юношу, утомленного долгим путешествием, к себе ужинать, где Княжнин и познакомился с Лизой, его дочерью. Девушке сразу приглянулся молодой, но уже немало повидавший офицер, в котором чувствовалась некая суровая природная сила. Хотя юность Дмитрия Княжнина прошла в тысячах верст от столиц, в крепостях и казармах, он не был неотесанным провинциалом, от которого веет «солдатчиной». Отец Дмитрия, человек очень образованный, привил сыну любовь к знаниям. Тот приблизительно поровну делил время между «полем» и библиотекой. Уверенный в себе, когда нужно было насмерть драться с разбойниками где-нибудь на постоялом дворе, Княжнин не терялся и среди каменных дворцов. К тому же большой город он видел и прежде, еще ребенком ездил в Москву к одру умирающего деда.

В век, когда супружеские партии составлялись расчетливо, будто в пасьянсе, у них с Лизой все произошло иначе, в каком-то диком порыве. Как будто из далекой вольной Сибири Княжнин привез сюда, в витиеватый Петербург, совсем иные – простые, взятые из природы – представления о том, как нужно жить.

Взаимная симпатия, установившаяся между молодыми людьми с первых минут знакомства, стремительно перерастала в такую же взаимную страсть. Всегдашняя решительность Княжнина привела к тому, что уже на другой день он, как благородный человек, должен был вести Лизу под венец. Таковым было их общее желание. Вот только Лизин батюшка, когда все открылось, пришел в ужас: дочь готова была уехать за любимым в его Тмутаракань, или, как там ее, Колывань, одним словом, туда, откуда по столичным представлениям просто нет возврата!

Хорошо, беде Лизиного батюшки помог его давний покровитель – сенатор, который припомнил, что учился в кадетском корпусе с Сержем Княжниным, ставшим потом военным инженером и куда-то пропавшим. Оказалось, что Лизонькин жених – его сын. Стало быть, он, хоть и из Сибири, не татарин какой-нибудь, а человек благородного происхождения. Вот сенатор и посодействовал, чтобы молодого офицера перевели из Сибирского корпуса в расквартированный в Петербурге Невский пехотный полк. Княжнин, понимая, что в этом переводе состоит важное условие его счастья, решительно поменял синий драгунский мундир на зеленый пехотный.

Новый мундир пришелся ему к лицу не хуже прежнего. И новая служба оказалась вполне по плечу. Ничего специально не предпринимая для того, чтобы выслужиться, Княжнин, тем не менее, быстро зарекомендовал себя одним из лучших офицеров полка и через пять лет почти без содействия Лизонькиного покровителя заслужил перевод в гвардию, где другие офицеры почти сплошь были выпускниками пажеского корпуса. Тогда этим элитным полкам очень потребовались люди, прошедшие суровую боевую школу, такие как Княжнин. Начиналась очередная война с королем Густавом, а основные силы Российской армии уже воевали с Турцией. Поэтому сражаться со шведами в Финляндию были отправлены сводные батальоны всех гвардейских полков.