– Нет, собираюсь сделать это послезавтра, а завтра с Еленой мы задумали сходить в Пушкинский музей.

– В музей я тоже с удовольствием бы сходил, если б на то было время, – мечтательно промолвил Моисеенко. – Так что вы молодцы, не забываете о высоком искусстве. Но что касается архивов и библиотек, если, конечно, послушаетесь моего совета, то рекомендую за два-три дня договориться по допуску к ним и ехать в Минск. Вернетесь, у вас будет много времени, чтобы обшарить все их фонды. Если нужна будет помощь, обращусь к одному из здешних скряг, и он все решит, – пообещал резидент, явно намекая на Сафинского. – Уж он наверняка знает, к кому и как подъехать.

– А что – это хорошая идея, тем более помощь понадобится, особенно, чтобы получить доступ к архивам военных, – весело, насколько это может еле оправившийся от отравления человек, произнес Эди.

– Считайте, что договорились, завтра вечером или послезавтра днем мы с вами встретимся и обо всем подробно поговорим. О месте и часе встречи дам знать сам или через кого-нибудь из присутствующих, а теперь пойдемте туда, нас заждались, – заключил Моисеенко и направился к двери.

Эди последовал за ним и присел на прежнее место за столом. Гриша тут же предложил заваренный им, скорее всего, психотропный чай, от которого он отказался, сославшись на плохое самочувствие. Но отказываться от разговора о своей жизни в Казахстане, по всей вероятности являющегося частью запланированного троицей мероприятия, посчитал нецелесообразным и потому охотно отвечал на вопросы Гриши. Когда же тот попросил рассказать о его кавказском этапе жизни, он вопросительно посмотрел сначала на Моисеенко, а потом, перенеся взгляд на Гришу, произнес:

– У вас удивительная осведомленность о моей скромной персоне. Не скажете, чем объяснить это и вашу любознательность?

– Ой, это я рассказал, пока вы находились в туалете, – встрял Моисеенко. – А наш Гриша до невозможности любопытный человек.

– Андрей Ефимович, пусть тогда Гриша сначала расскажет о себе, – предложил Эди, чтобы тот не развивал тему о Кавказе. – Тем более, как я понял, его первичное любопытство объяснялось тем, что он сам имеет отношение к Казахстану, о чем свидетельствовали его уточняющие вопросы. Человек, не знающий этот край, не мог бы сформулировать их в такой редакции.

– Ха-ха-ха, – рассмеялся резидент в лицо Грише. – Вот так, теперь давай рассказывай о своих корнях.

После этого Гриша коротко поведал о том, как некоторое время жил в Акмолинске.

– Вы из казахстанских немцев, – утвердительно сказал Эди, глядя на Гришу. – С нами по соседству жили несколько немецких семей. Они так же говорили по-русски. Даже наш директор школы Густав Готлибович, несмотря на свою просвещенность, и то имел этот специфический акцент.

– О-о, как интересно, – хихикнул Марк. – А то Гриша убеждал меня, что его произношение безукоризненное.

– Выходит, не совсем так, если Эди в два счета доказал обратное, – усмехнулся Моисеенко. – Получается, что ему еще надо поработать, как говорится, над ошибками.

– Вы что, филолог? – удивленно спросил Гриша.

– Тебе же говорили, что он историей занимается, научные статьи пишет, – рассердился Моисеенко.

– Ну да, говорили, – смутился Гриша.

– И является мастером каратэ, так что советую не докучать ему своими вопросами, – хохоча, посоветовал Марк, отчего-то подмигнув Эди.

– Не буду, у меня больше нет вопросов, хотя один есть, – отшутился Гриша, пристально глянув на Моисеенко.

– И какой? – недовольно спросил тот.

– А где Эди занимается каратэ, у нас же это запрещенный вид спорта?

– Слушайте, вы надоели мне своими вопросами, – зло бросил ему в лицо Эди, а затем в том же тоне продолжил: – Для любопытных отвечаю – я занимаюсь каратэ повсюду: дома, в гостинице, в тюрьме, в поезде, самолете, и для этого мне ни залов, ни разрешения продажных чиновников не нужно, ибо освобождаю себе пространство этим инструментом, – завершил он свою длинную фразу, сжав расслабленно лежащую на столе руку в кулак так сильно, что захрустели суставы пальцев.