2. Не касаясь подробно теорий и специфики измерения в социально-гуманитарных науках, можно сказать, что самой его процедуре предшествует создание некоторого концепта, модели, образа измеряемого явления, процесса. И в зависимости от того, что исследователь конструирует как концепт, он во многом и получает как измеряемый признак изучаемого предмета. При этом необходимо отдавать себе отчет в том, что помимо научной интерпретации биоэтики есть еще и обыденное «человеческое» представление об этом феномене. И понимание, выявление, реконструирование этих представлений может дать гораздо больше в изучении данной проблемы, чем узкопредметное толкование явления. В конечном счете, в своей жизни люди больше руководствуются личным опытом, чувством, переживанием, представлением, а не «научной интерпретацией понятий».

3. Являясь междисциплинарным предметом изучения, феномен биоэтики становится и «лакомым кусочком» (так как, казалось бы, достаточно «ретранслировать» знания другой науки в «свою», и получается особый аспект, видение проблемы), и «ускользающей сущностью» (уже сами попытки определения биоэтики наталкиваются на камень преткновения онтологичности, экзистенциальности, психологичности или социальности его сущности).

В классической этической традиции нравственное поведение относилось практически исключительно к человеческим существам, имеющим определенные черты (предикаты), имя и волю[63]. И это вполне понятно с позиции биоэтики. Так было вплоть до XIX в., когда медицина еще не знала широкомасштабных исследований тела больного. Врач ставил диагноз на основании рассказа самого пациента о его ощущениях. В настоящее время человеческое тело и все его внутренние органы стали объектами медицинского исследования. Сам пациент перестает быть личностью, он становится открытым для исследования телом и объектом приложения медицинских процедур. А развитие техники трансплантации органов приводит к тому, что тело вообще становится вещью, отделимой от личности пациента и в принципе «разбираемой на взаимозаменяемые детали». Научно-технический прогресс, рождающий новые технические возможности, не делает ясными естественные границы начала и конца жизни. Сегодня человек уже способен на основе разработок генной инженерии создавать себе подобных, человек превращается в «продукт», и это принципиально изменяет его отношение к собственной природе и размывает границы между естественным и искусственным. Достижения современной науки позволяют «создавать» и искусственно продлевать биологические процессы (в тканях, органах), отсюда возникает неясность, до какой степени корректно говорить о феномене существования человеческой личности, а не об отдельных биологических процессах. В связи с этим ставится вопрос о нравственно приемлемых границах технологий продления жизни и о нравственной допустимости ее прекращения[64]. Таким образом, современные биотехнологии порождают актуальные вопросы, тесно связанные как с частными проблемами этики, так и с фундаментальными вопросами[65]. Неопределенность в решении этих вопросов может привести к антропологической отчужденности, субъектом которой является человек, лишенный части своих сущностных характеристик и тем самым утрачивающий свою природу[66]. Этому обстоятельству есть вполне очевидные доказательства.

Во-первых, в современной биоэтике поднимаются вопросы отношения к человеческой жизни вообще и даже лишенной лица, имени и самостоятельности, жизни, еще не рожденной, через проблему ее «производства» разными путями и с разными намерениями (суррогатное материнство, экстракорпоральное оплодотворение, клонирование), либо жизни, уже зачатой, через проблему возможности манипулирования эмбрионами: сохранять или уничтожать их (аборт)