Вдруг меня что-то рвануло за воротник рубашки. Я отлетел от берёзы, выпустив из рук Регину, и упал на спину. Передо мной мелькнуло злое лицо цыгана Васьки. Как разъярённый зверёк, я быстро вскочил и без раздумий бросился на Ваську. Я, кажется, стукнул его два или три раза. Но что могли сделать мои кулаки с этой глыбой! Страшный удар в лицо ослепил меня, и я опрокинулся на траву. Но снова вскочил, вытер рукавом кровоточащий нос и бросился на Ваську. Я уже ничего не помнил. От злости я готов был зубами перегрызть ему глотку. Но между нами встала Регина, сказала что-то резкое Ваське, взяла его за руку и повела за собой…

Я стоял, размазывая по лицу кровь и слёзы, и планы страшной мести один зловещее другого роились в моей голове…

Не видел я Регину три дня. Кружил затравленно по логу, вечерами подкрадывался к табору совсем близко, но никакого намёка на существование Регины не замечал. Как будто её и не было. Три дня эти были безрадостными и тягучими, как дурной сон. Я понимал всю нелепость и бессмысленность моей любви, но противиться ей не мог. Мне нужна была Регина. Я хотел её видеть. Больше мне ничего было не надо.

Крепко мучила и злость на Ваську. Я придумывал разные планы мести, но всё выходило так, что для их осуществления мне надо было стать сильнее его. В бессильной ярости я грозился в сторону ночного табора, что возьму у пасечника Петра Иваныча ружьё и подстерегу Ваську…

Среди ночи я проснулся от того, что кто-то меня окликнул. Ещё не очнувшись ото сна, я ждал повторения оклика. Ждал, не веря в него, надеясь на несбыточное и призывая его. Оклик повторился. С радостно забившимся сердцем я приподнялся на хрустящем сене. В проёме лаза на сеновал как привидение стояла Регина, кутаясь в большую шаль. Я протянул к ней руки. Регина бросилась ко мне, прижалась крепко всем телом и стала беспорядочно целовать меня: в глаза, в нос, в щёки. Порыв её был настолько стремителен и горяч, что я лежал, глупо улыбаясь, ошеломлённый её приходом, не отвечая на ласки.

«Завтра мы уезжаем…» – вдруг прорвались к моему сознанию её слова, и я почувствовал, что куда-то проваливаюсь, лечу в чёрную бездну, кружится от падения голова и от страха вот-вот лопнет сердце. Я отчаянно схватился за Регину, прижал её к себе. Падать так вместе! Я говорил ей что-то бессвязное, гладил нервно жёсткие волосы и всё мне казалось, что ей холодно и я настойчиво натягивал на неё тяжёлый тулуп…

Регина, уткнувшись носом мне в шею, всхлипывала:

– Васька не хочет ждать до осени… Отец согласился. Как только приедем на новое место – будет свадьба…

Каждое слово её, как игла, больно впивалось мне в сердце, и я тоже вместе с ней готов был горько плакать от безысходного отчаяния…

Потом Регина притихла. Крепко обвили мою шею её руки, сердце её жалобно колотилось мне в грудь. Я нечаянно провёл рукой по её бедру и вдруг почувствовал, как горячо и нетерпеливо её тело. Я отдёрнул руку, словно обжёгся. Регина поощряюще впилась в мои губы. Руки снова лихорадочно гладили её бёдра, и непонятная ещё мне страсть жгла меня…

Пробивался рассвет сквозь щели в крыше. Мы лежали уставшие и совсем не счастливые. Неизбежность разлуки беспощадно подавляла в нас всякую радость любви.

Захлопал крыльями внизу на шесте петух и истошно, с надрывом, прокукарекал. В соседнем дворе встрепенулся молодой петушок и звонко откликнулся. И пошло гулять по деревне разноголосое «ку-ка-ре-ку!»

Первой очнулась Регина. Наклонилась надо мной и сказала:

– Мне надо идти.

Безучастно кивнув ей, я поднялся. Я не хотел верить в неотвратимость разлуки, я просто не мог понять, зачем разлучаться, если от этого человек несчастлив.