Я сказал, что мы поговорили чуток, извиняться он приходил. За инцидент. На вопрос, где мы были позже, я сказал, что на пляже, потом употребляли горячительные напитки, пусть на ресепшене спросит, или на девочку посмотрит, брюнетку. А вообще мы добрые и безобидные.

Катя отвечала сдержанно и коротко.

А Ланочка выползла взъерошенная и зеленоватого оттенка, в грязном платьице, которое как-то напялила задом наперёд, вспомнила ведь о первом указе, с мокрым полотенцем на головке, и сразу объявила, что жбан раскалывается, сил нет. И спросила меня, почему у меня только жбан, а у неё жбан, тошнота и трясучка… Я при опере соврал, что стаж. У неё тоже, после раза двадцатого, только жбан останется.

Лана ушла на рандеву с белым другом. Из туалета долго раздавались звуки содержательной и интеллектуальной беседы волшебницы с унитазом, и хлопотливые возгласы Кати, помогавшей вампиретте проб… эээ… протошниться. Когда девочки вернулись, опер решил опросить и страдалицу. На его вопросы она смотрела на него непонимающими огромными глазками, всем видом говоря, что он явно не в себе, приставая к уставшей девушке с непонятными вопросами, а услышав слово «убийство» поправила собеседника:

– Нет, я выжила, как видишь, хотя наверно не полностью…

Я тихо ржал рядом.

Потом постучали в двери, и официант, накануне обучавший девиц застольному этикету, завез на тележке два литра рассола в кувшинчике. Он торжественно, как это могут только официанты, смотрел на меня, но из-за моей спины вылезла растрёпанная малышка, обучавшаяся вчера этикетам, вытянув трясущиеся ручки, подобралась к кувшину и жадно его выпила, проливая и на себя, а Катя подскочила и помогла ей налиться рассолом, придерживая и кувшин, и прелестную головку страдалицы, а то ручки у бедняжки тряслись сильно.

Я отправил официанта за бульоном и объявил сыщику:

– Кто знает, сколько струн оборвалось, у бедной официантской души…

И добавил, что документы мы вчера потеряли. Но он может не заморачиваться, не могли мы. Совсем. У нас и сейчас сил нет, а вчера вообще не до глупостей было. Как найдём документы, тогда пусть и заходит. Подарил служивому бутылку и выпроводил, добавив, что к нам вообще раньше часа утра приходить не следует, тогда мы ещё добрее.

Но было и положительное в Ланочкином похмелье. У неё надолго интерес к спиртному пропал. Удовлетворила любопытство. На молоко перешла.

Впрочем, после бульона Лана поспала ещё часа полтора, обнявшись с Катей, может и Катиной энергией невольно немного подпиталась, и вышла из спальни вполне живая. Я оправил их поотмокать на полчаса в ванну. После этого с удовлетворением отметил, что обе малышки начали весело щебетать и бодренько ходить по номеру, только проходя мимо красного угла, украшенного розгами, они непроизвольно поглаживали попы.

– Традиция у них такая – весело подмигнул мне Бэримор.

Я, не ожидая что явно зверски голодная вампиретта попросит – начнёт попрошайничать, как она себе втемяшила в прекрасную головку – поесть, скомандовал одеваться и идти на завтрак, или обед, кушать в общем. Сразу позвонил в ресторан, чтобы стол накрыли к подходу голодной компании.

Ланочка на правах пострадавшей демонстративно натянула трудно и хитростью доставшиеся ей стринги. Катя покосилась на стринги, но надела скромные трусики, очевидно стараясь не провоцировать меня.

Девочки нацепили кинжалы, запрыгнули в некороткие платья, Катя взяла Бэримора, я хохотнул, не дав им добраться до туфелек, сгрёб их и перекинул через плечи. Они немного побрыкались со смехом, но потом успокоились и завели вместе с удерживаемым Катей зайцем милую беседу на троих. За нами бодро пошагал Федя с чемоданчиком и двумя парами туфелек. Так мы и проследовали через холл, провожаемые многочисленными взглядами.