– Послушай, – начал он. – У меня к тебе предложение, поистине гениальное.

Глаза ее наполнились любопытством, нежная улыбка сошла с лица. С детским трепетом она ожидала продолжения этой фразы. Даже есть прекратила, как ей хотелось услышать предложение: вдруг оно того стоит?

– Мне наскучило писать портреты, – он специально не добавил слово «твои», потому что с ним фраза выглядела бы оскорбительной, а меньшее, что ему хотелось – это отпугнуть ее, еще не сказав идею. – Я подумал, что раз изображения твоего лица так хорошо продаются, то сколько же мы сможем заработать на твоем теле? Я напишу тебя обнаженной. Позволишь? Хотя бы раз.

Мало сказать, что Софья смутилась. Хорошо проглядывалось недовольство и в какой-то мере стыд. Действительно, кто бы отреагировал по-другому? Его идея как раз и являлась неприличной, услышав которую, других эмоций и не испытаешь. Разве что гнев, но он его жене не присущ. В Викторе тогда заиграл дар предчувствия. До того, как она, оправившись от потрясения, раскрыла рот, он, к своему огромному удивлению, прибег ко лжи.

– Софья, – мягко назвал он ее имя, используя старый добрый психологический трюк. «Собственное имя – услада для ушей», – я не смогу больше писать портреты. Они стали скучны и однообразны, боюсь, если я еще раз возьму в руки кисть, она падет вместе с красотой живописи. Все остальное же плохо продается. Твое прекрасное тело же, я не писал никогда. За одну такую картину я буду просить не менее нескольких десятков тысяч, и будь уверена, покупатель найдется. Я не смогу больше писать портреты. Мало в них особенностей. Так что скажешь? – Виктор облокотился назад, на спинку стула, но при этом не сводил с нее глаз, ожидая ответа. Господи, только согласись!

Она долго молчала. Виктору показалось, что прошла целая вечность. Не то, что его жизнь пролетела, а вся эра человечества. Он успел пережить новый юрский период и то, как вселенная вновь сжалась в одну точку, и произошел взрыв. Содрогание небес, и он опять сидит на кухне – ждет.

– Может быть… – неуверенно произнесла она, – смотря какая поза. – Сейчас он, признаться, еле понимал ее. – Без лица. Только тело, и только прикрывшись. Хотя бы платком, груди хотя бы руками. Большее и не проси, ты и сам понимаешь, как звучит твоя просьба. Знаешь, другой бы подумал, что ты сумасшедший, или, по меньшей мере, озабоченный. Не обижайся на меня, но это так.

Виктор не обижался. Лучше, чтобы она, его жена, высказала ему свои мысли в лицо, чем потом на улице его закидали помидорами за непристойные, вызывающие картины. Она разрешила, и ему стало спокойнее. С лихвой хватит того, на что Софья пошла ради него. В конце концов, каждый человек испытывает стыд, оказавшись голым. Пусть он будет с человеком, который знает его с младенчества и перед которым раньше не раз представал без одежды. Все равно. Это не назовешь психическим расстройством, но некоторые люди стыдятся смотреться в зеркало во время уединения в ванной комнате. Вот и Софье было стыдно. Она легко может отказать. Однако согласилась. Ради меня. Так ему хотелось выразить ей свою благодарность и радость. Как не радоваться, если она готова позировать?