Виктор смотрел на свое творение три минуты, не в силах отвести взгляд. Затем уже собирался уходить, подошел к двери, но тут же вновь развернулся. Портрет ведь был еще не закончен. Дабы краска не облупилась по истечению времени, следовало покрыть ее лаком. Он будет заниматься этим сегодня ввиду того, что время перевалило за полночь. Перед глазами пронеслась его дальнейшая жизнь, в которой скучным портретам нет места. Как, с такими мыслями, он продолжит спокойно жить? Жизнь превратится в бытие и жалкое существование. Как, думая об этом, он сможет спокойно смотреть в глаза Софье? Смотреть в глаза, но видеть перед собой обнаженную натуру. Он не проклинал себя за то, что его голову занимают чересчур откровенные мысли, мало кому чуждые, наоборот, боготворил: скоро их маленькая, но любящая семья преисполнится деньгами. Да разве в деньгах было счастье? Нет, совсем нет, деньги – небольшой предлог, по сравнению с трепетом при покраске ее сосков, а заодно и того, что чуть ниже. Скупость причиной не была, лишь его талант. Пока он горел этой идеей, работы обещали получиться прекрасными. В ближайшее время, иначе потом будет поздно. У него, как у творческой натуры, зачастую менялось настроение. Сегодня он думал написать натюрморт, уже купил цветы и расположил на свету, как передумал. Я напишу ее. Лучшего и пожелать нельзя!

Но тут перед глазами возникла весьма плачевная картина: он аккуратно задает ей вопрос, и она, вместо ожидаемого ответа, отказывает ему. Что тогда делать… Этот ответ так прост, но так плачевен.

Виктор вернулся в спальню. Софья продолжала лежать на спине, в той же позе. Складки на одеяле остались прежними. Он встал у кровати, но не спешил ложиться. Ему нравилось наблюдать за ней, таким образом, он чувствовал, что в его сердце что-то было. И это, с каждым портретом, с каждым днем становилось все ощутимее. Как же чудесно было радоваться ей, надеяться и тосковать. Раз в месяц смотреть с ней фильм по телевизору, и иногда подпевать ей в душе. Наконец он лег и сон, к счастью, настиг его. Прекрасный сон был, до того прекрасный, что он не видывал его всю свою жизнь и вряд ли увидит еще. Настолько природа была живописной, насыщенной яркими красками, и там, среди деревьев, танцевала его жена в чем мать родила.

Несмотря на половину ночи, проведенную в реальности, Виктор чувствовал себя на удивление бодро, словно событие, которое он в полудреме провел у картины жены, было той самой быстрой фазой сна, при которой все кажется настоящим. Во сне не чувствуешь боли, однако, в быстрой фазе, из-за ее реализма работает самовнушение, отчего начинаешь чувствовать прикосновения, боль и, в его случае, физическое удовлетворение.

У него, впервые за долгое время проснулся аппетит. Возможно, причиной тому стало восторженное волнение, как у детей в канун Дня рождения или Нового года, только у него перед начинаем новой картины. Это совсем другое, и только художник или писатель может понять его самочувствие. Только у писателей подобное чувство возникает перед новой книгой, на придумывание сюжета которой ушло много времени. Вот, кто воистину понял бы его, остальные бы лишь кивнули. Разумеется, лицо жены, в сорок пятый раз прилично надоело Виктору. Ему хотелось нового, того, к чему Софья подпускала его крайне редко, не говоря уже о том, чтобы запечатлеть интимные места навеки на холсте. Виктор не без грусти это понимал, но все же, может у него получится?

На завтрак была овсяная каша. Не похвастался бы своей любовью к ней, но в этот раз постарался съесть хотя бы половину, правда, это отняло у него приличных полчаса. Все потому, что он как мог, оттягивал момент разговора. Не то, чтобы он боялся жену, или ее отказа, дело как раз-таки в другом. Его любви не было предела, стойкое питал к ней уважение и не простил бы себя за излишнюю грубость ей. Не поэтому ли ссоры в их семье большая редкость? И не припомнил, когда они последний раз злились друг на друга. Если такое и было, наверняка, ничего особенного – легкое недопонимание. Не найдется семейной пары, у которых не случалось маленького конфликта.