Именно поэтому в один день он в бессилии пробегался глазами по страницам, совершенно перестав понимать сути. Множество идей появилось в его голове. Только ее промежность, крупным планом, или только груди, или как она лежит на кровати, раскинув руки навзничь. Тоже получилось бы в его новой манере. Виктор бы не выдержал еще одного портрета. Зарыдал бы, упал на колени, стал бы молить Софью позволить ему большего. Он заслужил, так ведь? Рука медленно прошлась по периметру скучной серой обложки классики. Возможно, поэтому людям так не нравится классика и другие произведения, не сверкающие красками. Им нужна динамика и яркость. Грусть, слякоть улиц, дожди и пасмурность погоды мало кому симпатизировали. Он разбогатеет на ее теле, он будет счастлив. Не сказать, что до этого Виктор проводил дни в депрессии, но, тем не менее, было на что жаловаться. Когда он руками воплотит свою мечту, не останется поводов для грусти. Его активный мозг решил, что одну картину он оставит себе – на память. Все остальные продаст. Если на портретах жены их семья преобразовалась с бедного класса, на средний, то на ее теле он сделается богачом. Вообразить несложно, какие изыски ждут их с Софьей. Прежде они летали отдыхать только раз в год, теперь это будет происходить чаще. Например, летом и в новый год. Переедут в новую квартиру с высокими потолками и сотнями квадратных метров. Виктор не будет знать горя, проводя линию краски по нарисованному соску.

А Софья? Она встала перед мысленным взором, смеряя недовольным взглядом. Явно не одобрит его идею. Нижнее белье в ее понимании – максимум. Виктор любил Софью и не хотел того, чтобы делать что-то против ее воли. По крайней мере, ему так казалось. Стоило попытать удачу. По-другому он не мог, похотливое желание приобретало над ним силу и небывалую мощь, которой сил не нашлось противиться. Виктор полностью отдал себя под влияние сердца и эмоций. Отдых после предыдущей работы ему, в самом деле, был не нужен. Если она согласится, коль она разденется догола и примет ту позу на кровати, которую скажет он, вдохновению не будет предела. Он станет поглощать образ ее тела в себя, в свой мозг и постепенно вносить изображение на холст. Плохо, заставь он ее делать это. В какой-то степени насилие, но моральное. Не потерпит ее сжатого, напряженного тела. И хоть лицо он писать не станет, неприятным окажется ее недовольное выражение на протяжении всех этапов написания. Гораздо приятнее, когда Софья улыбается ему, после двух часов работы встает, неслышно ступая босыми ногами по деревянному полу, подходит к мольберту и лицо озаряется еще больше. Ей нравится, как получается, и она, с присущей не всем женской грацией и красотой идет обратно – позировать. Именно этого он и добивался. Хотел добиться.

Нет, – Виктор отложил книгу, на этот раз окончательно. Не мог он больше читать. Буквы были просто буквами, напечатанными на дешевых газетных листах, и совсем не сюжетом. Очень жаль, поскольку его Софья ушла. Ненадолго, конечно, но все же Виктор был какое-то время предоставлен самому себе. В первую минуту, сидя на кровати и облокотившись назад, на темную спинку он подумал, почему бы не сходить в свой кабинет и не полюбоваться недавней работой полуобнаженной жены. Только затем с грустью осознал, что сам же отправил его заказчику, чудилось – в другой мир, из которого ему и пришла злополучная идея, завладевшая им целиком и полностью о новых картинах, прежде не писанных.

Он ждал прибытия Софьи с небывалым волнением, несвойственным для него. Сидел в молчании, без телевизора. Так как окно комнаты было открыто, он слышал шум играющих детей снаружи и иногда пение птиц. Он думал обо всем. В полной мере о Софье, будто бы надеясь призвать ее домой своими мыслями. Словно уловив незримый сигнал, который он посылал ей, она придет. Но гуляла она не одна, а с другими девушками, такими же, как сама. Виктор покорно ожидал ее прибытия, одним уходом находясь в мыслях, другим слушая скорый стук в дверь. Софья не была нужна ему для чего-то конкретного, хотя бы пока, он не планировал рассказать ей о своих намерениях. Обыкновенное беспокойство, если это чувство можно назвать таковым. Он не человек, если любит только ее тело. Эта мысль билась в его мозгу, как запертая к клетке птица. Чувство вины не от чего было испытывать, ведь любовь относилась именно ко всей Софье, как к человеку со свойственными ему эмоциями. Не ощущал себя ребенком, беспокоившимся о матери, ему просто было приятно ее присутствие рядом с собой. Хотел провести с ней время. Время с живым человеком, с живой Софьей намного лучше, чем беседа с бездушной картиной.