Безымянный дожевал хлеб и зевнул. Олень повернулся к нему, к его бледным пятнам и крошкам в бороде. Слёзы пели о чистоте.

«Что есть чистота? И что есть грязь? Как души могут быть злыми?» – Дир не понимал, поскольку видел мягкий свет внутри всех трех прежде виденных людей.

– Ну… Я всё-таки не друид, не как моя… Они говорят, что боги оценивают наши души: следуем ли мы заветам предков. Злых, кровопийц подобных демонам, тех, кто чинит боль ради довольства – наказывают. Они вечно страдают под землей. А добрых ждет покой на островах. Их души перерождаются. Так говорят. Надеюсь, так и есть…

 Влага стекала по лицу охотника. Он смахнул ее прежде, чем влага превратилась в лед. Человек поежился. Зевнул. Повешенные листья усилили шепот. Темнота подступала.

 Человек вновь достал из сумки хлеб. Отошел за иву пригибаясь. Вернулся без хлеба, поправляя нож за спиной. С заговором на губах. С листом на пальцах. Ночной туман следовал за ним, оседая серыми нитями на белых волосах.

 Безымянный дрожал. Сел под тень ивы. Отпил из фляги на поясе и слегка расслабился.

– Надеюсь, колестир, хозяин леса, закроет нас от демонов… Они могут наводить морок. Блазнить во тьме. Нам все ж лучше спать тихо.

 Шепот мужчины почти не был различим за шепотом листьев, но Дир услышал.

Они легли в отдалении друг от друга, вжимаясь в кору. И закрыли глаза. Ночь таинственно улыбнулась.

…

Он бежит. Лес свешивает когти. Кто-то плачет. Молит о помощи. Он бежит от тени. Копье в крови. Плач усиливается. Когти рвут кожу. Он бежит.

 Поляна. На пне кто-то плачет. Маленький ребенок. Жертвенное дитя? Меховой плащ. Оставлено за стенами? Лес окружает. Здесь некому забрать дитя.

 Он без копья. Лес обезоруживает насмешкой. Ребенок плачет. Он тянет руку. Руку помощи тянет в страхе.

 Хвост оплетает предплечье. Клыки впиваются в пальцы. Когти рвут кожу. Ребенок смеется. Звериный смех. Лес ревет страхом.

…

 Безымянный проснулся во льду: пот заморозился. Мужчина смахнул льдины. Рука с трудом разрезала густой туман ночи, но остановилась в воздухе. Дыхание замерло. Кто-то смеялся в темноте.

 Звериный смех раздался за ухом, из коры ивы, но охотник не смел обернуться. Сглотнул. Холодный, острый, страх остался на языке.

 Ветер заревел. Сорвал повешенные ветви. Они впивались в лицо человека веером терновника. Смех раздавался в волосах. Человек не смел пошевелиться.

 Руки, повисшей в удушающем воздухе, коснулась чья-то шерсть. Нежная. Разгоняющая смертельность тумана своей теплотой. Дир поднял голову. Слёзы пели о страхе.

 В темноте танцевали силуэты. Размытые. Рогатые. Руки, как оторванные, развевались на ветру. Они танцуют на тризне по человеку? Диру?

 Человек обнял гибкую шею оленя. Зарылся в завитки очага на шерсти. Влага смочила белый пух. И они вместе уснули, сидя, под отдаленные насмешки демонов.

…

 К утру о жуткой ночи напоминал только лед на тополином пухе. Безымянный доел половинку хлеба, поблагодарил хозяина леса. И они продолжили путь. К Лироису. К одной из мировых столиц.

«Лесной демон, говоришь?» – спросил ‘Идиом.

– Не демон! И не лесной! А дух тайных троп, ярости природы, достатка и плодородия. Ты вообще слушаешь меня?

«Прости. Просто… Никак не могу сконцентрироваться.»

 ‘Идиом посмотрел на пелену текста в ноутбуке, но не смог продолжить писать. Пустота наполняла голову. Так же, как и грудь. Он закрыл ноутбук и открыл окно, чтобы освежиться.

 Осенний ветер проник в одинокую студию и потрепал небольшой листочек брюквы на подоконнике. Одинокие капли с вечернего неба напомнили о первой встрече с немыслью.

«Так это ты спа… Ты колеса грузовика превратил брюкву?»