Дир с безымянным обогнули телегу. Переправились по старому мосту на другой берег; в реке плескалась рыба, наслаждаясь жизнью без людей. И они продолжили путь к малозаметному дубу на горизонте.

«Ты не чувствовал, что это добро. Почему обошел их?»

– Эта… Нельзя медлить. Должно добраться до меча, но без проводника – никак… – безымянный отдернул руку: до это он вырывал волосы из белой бороды. – Если медлить что-то злое произойдет. Всё изменится. Вся земля. Так мне показали.

«Но ты чувствуешь другое…»

Безымянный ускорился.

…

 Тополиная аллея тянулась на протяжении всего леса. Кроны плотной стеной закрывали вечерний свет. Майский пух мягко опадал, но в темноте, спускавшейся на землю, шелест волокон казался демоническим шепотом, а нежные касания – поглаживанием хвостов.

 Безымянный устало хромал по нехоженой тропе. Дыхание человека затруднялось. Он остановился. Откашлялся. И сплюнул мокроту в цепкие кусты шиповника.

– Эх… Пора на ночь ложиться, – сказал мужчина и махнул Диру.

 Они сошли с тропы там, где кусты позволяли, но незаметная игла всё же уколола оленя, и голубая кровь смешалась с запахом розы. Это было больно.

– Не к добру… – мужчина услышал, как олень застонал. – Надобно прикрыть рану, а то нас учуют.

 Человек сорвал какую-то округлую траву под ногами. Растер в мозолистых руках. Срезал поясным ножом кусочек бирюзового килта. И приложил лист к проколу, привязав к передней голени Дира. Холодный сок приятно остудил саднящую рану.

– Эта… Пойдем отсюдова. Но нам бы далеко от тропы не уходить.

“Что тебя пугает?” – Дир заглянул в слезящиеся голубизной глаза человека.

– Лес… Мой па говорил, что это злое место для незваных гостей. Лесом не овладеть людям никогда. Нужно быть осторожными: погани много прячется. Так он говорил.

 Безымянный охотник пошел вперед. Его хромая нога мягче ступала на ветки, едва слышно. Дир старался подражать, но у него плохо получалось: он как младенец наваливался и переламывал всем весом ветки не только под ногами, но и над головой рогами. Мужчина не упрекал. Только что-то понимающе шептал.

 Чуть поодаль, но в паре шагов от тропы, земля стала необычно мягче, покрылась волосистым мхом. Безымянный остановился под ивой

Холодный ветер раскачивал повешенные ветви. Солнце окончательно исчезло.

 Мужчина расправил складки килта так, чтобы мог укутаться в него и слиться с землей и стволом, если бы только цвет килта был бы цветом его родного клана, а не речного цветка.

Охотник сел на мох. Раскрыл кошель и достал сдавленный, сдобно пахнущий, хлеб. Олень сел напротив.

 Человек надломил кусок и протянул Диру:

– Эта… Ты голодный?

«Я не знаю. Что есть голод?»

– Эта… Желание напитаться чем-то, кем-то. Без него люди мрут. Не только они.

«Я не чувствую желания питать себя кем-то.»

 Человек кивнул. Отломил протянутый кусок пополам, взял лишь половину, а остальное положил в сумку. Он стал есть, не замечая свежего вкуса мягко хрустящих волокон.

– Ну… Как легенды и говорят… – сказал человек пережевывая. – Дирнахеил – эт свет, лучшее природы. Всё ж правда, что из твоих украденных рогов даже боги не пьют?

 Охотник мечтательно посмотрел на гладкую величественность белых рогов. Дир наклонил голову. На усиливающемся ночном ветру слёзы запели о свете.

«Почему? И что такое украденный?»

– Ну… Порой кто-то забирает что-то нужное у другого. Такова жизнь. Но боги справедливо карают воров. Говорят, они видят души, видят, что толкает человека на зло. И вот потому что боги видят настолько ты чистый – боги почитают тебя. Даже Гилиах запрещает охоту на тебя. Так говорят.

 Дир услышал хруст сбоку. Повернулся. Не увидел никого и ничего. Вдалеке крикнул неспящий ворон.