Брак до начала сезона, да еще и с мужчиной, настолько ей уступавшим, не мог не наложить тень подозрения на Энн, а вместе с ней – и на компаньонку, которая должна была следить, чтобы подопечная не натворила бед. Для Джинджер разрушить едва наметившийся брак Энн было делом сохранения уже собственной репутации. И она выглядела готовой на все, чтобы достичь цели.

Малькольм тоже не собирался отказываться от своего счастья. Пускай мысленно главной причиной своего выбора он называл выгоды, которые сулила женитьба на Энн, сердце подсказывало – дело было не только в них. В конце концов, не так-то просто найти невесту, рядом с которой можно смело высказывать самые непопулярные суждения и не бояться, что, разошедшись с женихом во мнениях, она отправится обсуждать его с кем-то со стороны.

– Мистер Бертон порой слишком рьяно охраняет покой моего дядюшки, – воспользовавшись воцарившимся молчанием, покачала головой Энн. – Все, чем он сейчас занят, это перекладывание бумаг из одной стопки в другую. Дело, безусловно, полезное, но не настолько важное, как судьба родной племянницы.

Джинджер хотела было возразить, но на этот раз Энн ее опередила. Плавным движением поднявшись на ноги, она самым дружелюбным образом улыбнулась Малькольму.

– Позвольте проводить вас, мой дорогой друг.

К двери кабинета лорда Пембрука они шли вместе, не держась за руки, но едва ощутимо соприкасаясь рукавами, что вызывало в груди трепет и только усиливало волнение. Впрочем, волнение это ощущалось приятным: казалось, они стоят на пороге невиданной, счастливой жизни.

До момента полного разочарования оставалось двадцать три минуты и еще пара секунд.

5 января 1813 года

Лондон, Англия

Сэр Уильям Вудвилл, пятый граф Кренберри, спрыгнул с подножки кареты и, небрежно кивнув слуге, двинулся дальше по подъездной дорожке. Освещенная газовыми фонарями, она прямо кричала о богатстве владельцев – вдовствующая герцогиня Сазерленд была одной из немногих, кто мог позволить себе подобного рода новаторство. Собственно, поэтому-то на праздник Двенадцатой ночи весь свет Лондона собирался в стенах именно ее особняка. Каждый аристократ знал: если уж вам пришлось остаться в столице по окончании сезона, лучшего места, чтобы скоротать это тусклое время года, не найти.

– Милорд. – Распорядитель бала разве что каблуками не щелкнул, приветствуя Уильяма: вышколенная прислуга была еще одной отличительной чертой Сазерлендов. Однако стоило отметить, что за соблюдение всевозможных правил в этом доме платили сверх всякой меры.

Уильям знал о заведенных у Сазерлендов порядках не понаслышке: в детстве он провел здесь несколько чудесных лет. Потом его отправили учиться – сначала в частную школу, затем в закрытый университет, из которого он вышел не ребенком, но мужем. Не худшее место и способ, чтобы повзрослеть, и все же в моменты ностальгии Уильям с нежностью вспоминал не продуваемое сквозняками общежитие и чрезмерные возлияния в компании друзей, а лондонский дом герцогини, или тетушки, как он порою ласково ее называл.

– Ваш плащ, милорд.

Похоже, Уильям слишком долго молчал, наслаждаясь возможностью вновь взглянуть на почти родные пенаты. В противном случае распорядитель не стал бы навязываться, обращаясь к нему повторно.

– Да, конечно. – Уильям сбросил верхнюю одежду и протянул ожидавшему поблизости лакею. – Благодарю.

Распорядитель бала удовлетворенно кивнул, жестом приглашая проследовать далее. В обычный день он попросил бы у Уильяма визитку, чтобы должным образом представить его присутствующим, но сегодня этого не требовалось. Поправив полумаску, неприятно давившую на переносицу, Уильям шагнул в зал и застыл, как и многие до него.