– Малека? – тот замялся, недоумённо пожав плечами. – Нет, сестра… он вроде очень добрый, приветливый. Вчера помогал мне перетаскивать тяжёлые бочки. Даже удивительно, такой утончённый человек, а силён.

София нахмурилась. Похоже, все вокруг видели в этом юноше лишь саму воплощенную кротость. Но она не могла избавиться от предчувствия, будто за тонким занавесом чинного поведения скрывается волк, успевший накинуть овечью шкуру.

«Должна ли я предупредить настоятельницу?» – думала она, возвращаясь к себе. «Но у меня нет доказательств, кроме смутных намёков и собственной тревоги. Как уберечь монастырь от беды, если никто не верит, что беда вообще возможна?»

Вечером тень опустилась на монастырский сад раньше обычного; тяжёлые тучи медленно заволакивали небо, грозя дождём. Сестра Елена на минуту отлучилась из трапезной, чтобы вынести остатки хлеба в небольшую кладовку возле кухни. Там было темно и пахло сухими травами. Когда она подняла руку, чтобы зажечь масляный фонарь, почувствовала чьё-то движение за спиной. Резко обернувшись, сдавленно вскрикнула – перед ней стоял Малек.

– Прости, не хотел пугать, – тихо сказал он. – Я искал сестру, которая здесь дежурит…

Узкое пространство кладовой будто сдавило их обоих, а тёмные углы ещё сильнее притупляли чувство реальности. Елена прижала руку к груди, пытаясь унять прерывистое дыхание. Малек шагнул ближе, и его тень слилась с её тенью на каменной стене.

– Я… уже ухожу, – прошептала она, не смея смотреть ему в глаза.

Он же медлил, словно давая понять, что не собирается быстро отпускать её. Его присутствие обжигало сильнее, чем зной солнечного дня в библиотеке. Елена чувствовала, как в ней бурлят страх и желание, словно две враждующие стихии.

– Сестра Елена, – негромко произнёс он, наклонившись чуть ближе. – Ты ведь и сама осознаешь, что есть нечто большее, чем строгие обеты. Порой искушение – лишь путь к более искреннему пониманию себя. Разве душа не должна гореть, чтобы достичь света?

Она застыла, сердце стучало так громко, что в ушах стоял гул. Что-то внутри неё протестовало против столь кощунственных речей, но другая часть, сокровенная и слабая, жаждала услышать от него продолжения. Вдруг порыв ветра толкнул приоткрытую дверь, и кладовую озарил внезапный отблеск фонаря из коридора.

– Я… не знаю, о чём ты, – выдавила она, опустив взгляд, и выскользнула в коридор прежде, чем он успел сказать что-то ещё.

Оставшись один, Малек провёл ладонью по холодному камню, и уголки его губ тронула бледная усмешка. Как легко люди впадают в самообман, когда их внутренние желания бьются о преграды, воздвигнутые религией и обществом.

«Её сомнения уже созрели, – подумал он, – и осталось лишь дождаться, когда она сама снимет с себя маску благочестия. Какое прекрасное зрелище ждёт меня в этом скромном монастыре!»

Тяжёлые тучи за окном сомкнулись над вечерним небом, и первые капли дождя зашуршали по листьям. Мрак сгущался в покоях обители, и лишь монастырские свечи отгоняли тьму длинными пляшущими тенями на стенах. Среди этих колеблющихся огней, как в причудливом театре теней, каждый играл свою роль:

Сестра Елена, взволнованно взирающая в собственное сердце, разрываясь между верой и неведомым желанием.

Сестра София, которая остро чувствовала угрозу, но ещё не знала, как её остановить.

Мать Агата, погружённая в делах обители и видящая в Малеках лишь добродетельного помощника.

И сам Малек, холодно взирающий на будущие жертвы: он был и режиссёром, и актёром, и хищником, и искушающим демоном в одной облике.

Так тонкие трещины продолжали пролегать по фундаменту монастырской святости. И никто, кроме, возможно, сестры Софии, не понимал, что семена греха уже пустили корни в стенах обители. Скоро эти стены – когда-то крепкие и непоколебимые – могут оказаться беззащитными перед силой, что таится за улыбающимся ликом молодого наставника.