Сан-Хуан-де-Дьос была благотворительной больницей. Я там никогда не бывала и представляла себе темные грязные помещения, стены, запачканные кровью, и умирающих, со стонами плетущихся по коридорам. Однажды я рассказала об этом маме, она рассмеялась. На самом деле, сказала она, здание было большое и светлое, с белыми стенами и садами в патио. Его построили в восемнадцатом веке, и монахини, управлявшие больницей, поддерживали его в прекрасном состоянии.

Там мама познакомилась с папой.

Портрет бабушки с дедушкой по папиной линии был овальный, в ажурной бронзовой рамке. Они жили в более давние времена, чем мамины родители, и времена эти моему детскому сознанию мнились темными, как сам портрет.

Картина маслом изображала день их свадьбы, это была копия фотоснимка: коричневый фон, тусклые детали. Единственное яркое пятно – невеста, девочка шестнадцати лет. Она сидела на стуле, платье скрывало ее всю, от шеи до туфель. Мантилья, робкая улыбка, в руках – четки. Наряд наводил на мысли о конфирмации, а жених казался ее отцом. Он стоял будто старый деревянный столб, и рука его покоилась на ее плече. Сухопарый, лысый, в сером костюме и толстых очках.

Эта девочка, моя бабушка, умерла, рожая моего папу, не дожив и до двадцати. До этого они с дедушкой жили у него на кофейной финке, а после он уехал в Кали – убитый горем, думала я. Печальный мужчина, который был не в состоянии ни о ком заботиться. Новорожденный и его сестра, моя тетя Амелия, которой было тогда два года, остались на финке, препорученные заботам одной из бабушкиных сестер.

Там они и выросли. Когда пришло время, их тетя записала детей в районную школу, куда ходили дети фермеров и рабочих. Во втором классе они выросли из своих ботинок, тетя отрезала мыски ножом, и они стали ходить так, пальцы торчали из дырки.

– Вы были бедные? – спросила я у тети Амелии, когда она рассказала мне эту историю.

– Что ты! Финка процветала.

– А почему вам не купили новых ботинок?

– Кто же знает? – сказала она, помедлила немного и добавила: – Папа никогда к нам не приезжал.

– Грустил после смерти вашей мамы?

– Наверняка.

Их тетя заболела, врачи оказались бессильны, и, когда она умерла, детей отправили к отцу в Кали. Он продал финку и открыл супермаркет.

Мои тетя с папой жили с дедушкой, пока не выросли. У дедушки началась эмфизема, потому что он курил две пачки в день, и он умер задолго до моего рождения. Папа с тетей унаследовали супермаркет.

Тетя Амелия следила за делами в супермаркете, но на работу туда не ходила. Она проводила дни у себя в квартире, в халате, много курила, а по вечерам пила вино. У нее были халаты всех мыслимых фасонов и расцветок. Мексиканские, гуахирские, индийские, в разводах, как у хиппи, и с картагской вышивкой.

На Рождество и на ее день рождения мама всегда жаловалась, что не знает, что подарить, и в конце концов покупала халат. Тетя принимала подарок с радостью, которая казалась искренней, уверяла, что такого у нее нет или что именно этого цвета в ее коллекции не хватает.

Мой папа управлял супермаркетом. Он никогда не брал отпуск, а отдыхал, когда супермаркет не работал, – по воскресеньям и по праздникам. Приходил с утра самым первым, по вечерам уходил последним, а иногда ему приходилось ехать туда среди ночи, принимать задержавшиеся поставки. По субботам, закрыв магазин, он ехал в больницу Сан-Хуан-де-Дьос, отвозил продуктовые пожертвования больным.

Когда приехал папа, мама расставляла продукты в кладовке, освобождая место для новых пожертвований. Она не обратила на него внимания, а вот он остался очень ею впечатлен – настолько, что спросил у дежурной монахини, кто это такая. Монахиня эта, рассказывала мама, была низенькая и плотная. Я воображала ее этаким пеньком в коричневом облачении, расширявшемся книзу.