Я отодвинул от неё таз, расстегнул ошейник, поднял девушку на руки. Её рот и волосы измазали мне одежду. Теперь и от меня пахло так же дурно, как от этой упоротой девчонки, которую я тащил в ванную. Руки и ноги у неё болтались безвольными шнурками. Я протиснулся вместе с ней в дверь. Ванна была уже полная. И я осторожно погрузил тело в воду.

Лиля тут же взвизгнула:

— Господи боже!

Чтобы она не выпрыгнула обратно, я посильнее надавил ей на грудь.

— Лежи спокойно.

— Господи… господи… господи… Почему так холодно?

— Потому что ты лежишь в холодной воде.

— Господи…

— Расслабься.

Я сидел рядом на табуретке, одной рукой удерживал Лилю в ванне, на другую руку смотрел, отсчитывая время по часам на запястье.

— Господи…

Лиля не шевелилась, потому что сил не осталось. Медленно и равнодушно взгляд её перемещался по кафелю на противоположной стене. Она едва ли уже что-то чувствовала, кроме боли, и лишь о ней могла говорить.

— Больно…

— Я знаю, — сказал я, продолжая следить за часами. — Потерпи. Это спазм сосудов. Надеюсь, у тебя нет проблем с сердцем. Но если продолжишь хлестать всякое дерьмо — очень скоро будут.

— Больно… — она уложила щёку на холодный бортик и закрыла глаза.

Спустя три минуты я вынул её из воды, усадил на своё место, а сам тем временем открыл сток и включил душ. Пока я настраивал воду на нужную температуру, Лиля не шелохнулась. Её пульс замедлился, и любое действие вызывало новую тупую боль по всему телу. Она не могла быстро реагировать и тем более сопротивляться. Потому, когда я снова забросил её в ванную, она не издала ни звука.

Я тщательно омывал её горячей водой, стараясь быстрее согреть после ледяного шока. Совсем скоро озноб унялся, кожа заново расцвела здоровым цветом. Я вылил на ладонь шампунь и с его помощью очищал Лилины волосы. С них испарялся перегар, копоть и весь остальной смрадный дух, от которого меня самого чуть не стошнило.

— Зачем ты меня мучаешь? — спросила Лиля, когда смогла наконец соображать.

Вряд ли мне удалось полностью избавить её от грядущего похмелья, но я сделал всё, что мог, чтобы отравление не затянулось надолго.

Я улыбнулся:

— Мучаю? А то, что ты делаешь с собой, как называется?

Усмехнувшись, подавленно и опустошённо, она ответила мне:

— Развлекаюсь.

— Ну, значит, я тоже развлекаюсь.

— Мы занимались сексом?

— Нет.

— Почему?

— Потому что, во-первых, я не занимаюсь сексом с неодушевлёнными предметами. Иначе бы давно завёл себе резиновую куклу. По сравнению с тобой этой ночью даже резина была бы более чувствительной.

— Негодяй… — шикнула Лиля.

А я продолжал:

— Во-вторых, я не стану заниматься с тобой сексом до тех пор, пока ты не сдашь все анализы. Я не хочу что-нибудь подхватить.

— На это презики есть.

— Само собой. Только они не ото всего защищают. Откуда мне знать, где и с кем ты шаталась.

— За кого ты меня принимаешь? — Лиля подняла ко мне лицо со сдвинутыми бровями.

— Открой рот, — сказал я.

— Чего?

Я повторил:

— Открой рот. Тебе это действие прекрасно известно.

Достав щётку и зубную пасту, я выдавил небольшую белую полоску на щетину. Лиля сжала челюсти, и мне пришлось насильно разомкнуть их, жестко вонзив пальцы ей в щёки. Я принялся за чистку зубов. Девушка морщилась, постанывала, если ворсинки слишком грубо проходились ей по дёснам, но я не обращал на это внимания, продолжал заниматься своим делом.

— Высунь язык.

— Чья это щётка? — показав мне кончик языка, спросила Лиля.

— Моя.

— Ты совсем чокнулся?

— Думаешь, у парней из клуба на членах меньше бактерий?

Лиля смутилась.

— Я не делала ничего такого в этот раз.

— В этот раз, — саркастически подметил я. — Не болтай. Сейчас у твоего рта другая миссия.