— Ночью ты пообещала сделать для меня что угодно. Так что сиди тихо. Или я достану кляп. С непривычки челюсть от него жутко разболится. А сидеть тебе с ним придётся несколько часов. Потому прямо сейчас убавь громкость и не вынуждай меня идти на крайние меры. Ты меня поняла?
Челюсть у бедной девочки завибрировала от злости и бессилия. По шее волнами проходились твёрдые, как камни, глотки воздуха. Она задыхалась, удушаемая полоской кожи, которая препятствовала дыханию. Наконец, Лиля отстранилась от стены, дав возможность ошейнику и цепи свободно свисать, а себе — дышать ровнее.
— Молодец, — похвалил я.
— Мне плохо, — простонала Лиля.
— Я знаю. После водки с энергетиком мало кому может быть хорошо.
— Где моя одежда?
— В мусорке. Где ей самое место.
— Ты совсем что ли? — Лиля подалась вперёд, возможно, с тем, чтобы напасть на меня. — Я это платье на последние деньги купила.
— Последние деньги ты собиралась отдать мне. Считай, что отдала. А от твоих тряпок воняло как из канализации.
— Можно было бы постирать, — с раздражением ответила Лиля.
— Я тебе в прачки не нанимался.
Её качало, и постепенно начинало знобить — вполне естественные реакции после нервного потрясения и двух почти бессонных ночей. Вдобавок подступала ломка. Лиля тёрла глаза, и на лице у неё теперь простирались два мерзки чёрных болота, в которые превратилась её косметика вперемешку с потом и слезами. Она плакала. Я протянул к ней руку и приподнял голову за подбородок.
— Что мне теперь делать?.. — скуксилась она детской, обиженной гримасой.
— Для начала перестать плакать, — ласково ответил я, желая её немного успокоить.
15. Глава 5 (Ч.4)
— Мне больно! — Лиля подтянула к подбородку свои километровые ноги, обняла их руками и зарылась лицом в колени. — Меня ещё не отпустило, а уже хреначит отходняк. А теперь ещё спину ломит! Ты сам-то пробовал на голом полу спать?
— Пробовал, — сказал я. — За матрас прости. Может, он прохудился. Но я не планировал тебя оставлять просто на полу. С другой стороны — это с непривычки дискомфортно, а вообще очень полезно для позвоночника.
— Засунь себе свою полезность, знаешь, куда, мудила?! — рявкнула Лиля.
Я резко сжал её волосы в кулаке и рывком натянул на себя.
— Я попросил не орать, — пояснил я свои действия. — В последний раз предупреждаю. Потом будет кляп, и никаких разговоров. А продолжишь материться — надаю по заднице. Всё ясно?
— Ясно… Отпусти…
И я отпустил.
Продолжая размазывать горькие слёзы, Лиля простонала жалобно:
— Я хочу пить…
— Сейчас принесу.
На некоторое время я её покинул и вернулся в комнату с большим полулитровым стаканом жидкости и пластиковым тазом. Таз я поставил на пол, стакан протянул девушке. Она принюхалась, не решаясь сделать глоток, хотя наверняка от обезвоживания у неё уже началась мигрень.
— Пей.
— Что это?
— Пей, а не нюхай.
Лилю обуревал страх, но, в конце концов, жажда пересилила — она вылакала всё до капли.
— Мерзость какая…
Я отнял и у неё стакан и пнул ногой таз, поближе к девушке.
— Это вода с горчицей. Сейчас тебя вырвет. Советую не промахиваться, потому что убирать потом тебе.
Лиля подняла ко мне глаза, всё ещё мутные и ненавидящие. Она понимала, что я не шучу, понимала, что положение её уязвимо и полностью зависит от моих действий. Через пару минут её передёрнуло желудочными спазмами, а затем ещё несколько минут она, согнувшись в три погибели над тазом, билась в рвотных судорогах. Я стоял в стороне и не мешал ей. Не пытался убрать её волосы или придержать. Она должна была справиться сама. Рвота продолжалась некоторое время, потом ослабла и прекратилась совсем. Вся загаженная тошнотворной слизью с фрагментами пищи и желчи, выпотрошенная, обессиленная Лиля упала на пол.