Я взглянул на имя отправителя и тут же закашлялся.

Элизабет.

Письмо было от неё.

Я не знал, что она могла в нём написать, поэтому я просто спрятал его в карман до лучших времён, опасаясь того, что было внутри: признание в любви, в измене, грустная или жестокая история, может, просьба о помощи или какой-то важный вопрос. Так много вариантов, и я опасался самых неблагоприятных.

Окурок упал где-то в кустах и потух в снегу. Я вернулся в дом. Скинул куртку, ботинки вновь лёг в кровать, натянув одеяло до подбородка. Сам того не заметив, я провалился в неприятную дрёму, а когда открыл глаза, то увидел, что Клаус и Лили вновь были со мной.

– Представляешь, – начал свой рассказ, раздавая карты, – сейчас с Лили были на собрании, только что оттуда.

– И что?

– Тот случай с собаками и тобой они так просто не оставили, ублюдки, – чуть более злобно сказал он. – Теперь они хотят застрелить всех собак в округе, чтобы такого больше не повторилось.

– Но там же были бешеные собаки, они из леса, разве нет? – удивился я.

– В том-то и дело, – горестно вздохнул Клаус. – Нас с Лили заставили подписать петицию за расстрел всех собак в округе. Сказали, что если не подпишем, то житья нам больше не будет. А я хотел прожить спокойно ещё хотя бы пару лет.

– Где твои принципы, Клаус? – сказал я серьёзно, посмотрел на Лили, протирающую пыль в другом конце комнаты. – А твои, Лили?

– А что? По-другому мы не могли. Куда мы уедем, если они начнут нас травить, как этих самых собак? Нам некуда бежать, пойми нас правильно, Адам. Кто мы такие, чтобы решать, кому жить, а кому умереть?

– И поэтому подписали, боясь за собственную шкуру, – процедил я.

– Из твоих уст это звучит слишком жестоко, – заметила Лили.

– Потому что это и есть жестокость.

– Не преувеличивай. Всё ведь не так плохо, – неуверенно говорил Клаус, кидая карту на стол. – Всё образуется, вот увидишь.

– Нет, – помотал головой я. – Ничего уже не будет нормально.

– Раз уж ты так хочешь выразить протест, то мы принесли эту бумажку, чтобы ты подписал за или против, – Клаус из кармана вельветовой жилетки достал сложённую в несколько раз бумажку и показал мне. На листе в столбик были написаны имена практически всех, кто жил с нами, с двух сторон, справа были две колонки – «за» и «против». Практически все проголосовали за незаконное убийство, больше похожее на геноцид.

– Сейчас, – сказал я и встал с кровати, – только ручку возьму в кабинете.

Вышел, оставив их наедине. Хлопнул дверью и, оставшись один, вновь осмотрел макулатуру. Она была мне противна, и я подумал, что вместо одиночного протеста мог бы пресечь эти убийства на корню. Поэтому я просто порвал листок и сжёг его в пепельнице, выставив руку в окно.

Когда я вернулся, они уже собирались уходить.

– Где листок? – настороженно спросил Клаус.

– Там же, где могли бы оказаться все те собаки, – ответил я. – В Бездне.

Смерть повсюду. С каждым днём я вижу всё больше и больше тьмы, словно кто-то или что-то пробуждает внутри нечто потустороннее, открывая мир с другой, менее приглядной стороны. Стоило мне взглянуть в небо, как там тут же пролетали вороны и с громким криком исчезали за горизонтом. Стоило опустить взгляд на землю, как тут же где-нибудь видел то самое существо, что сожрало Зака всего месяц назад. Оно сидело на крышах, множилось и становилось всё необъятнее, его жёлтые глаза прорезали во мне дыры, становилось дурно, и вскоре спокойная жизнь закончилась.

Люди действительно умирали. Те, кого преследовал монстр, вскоре оказывались в могилах, а я всё больше и больше ужасался своим видениям. Чудовище не трогало других – только тех, кому суждено погибнуть в ближайшее время. Казалось, оно чувствовало приближение чьей-то смерти, и поэтому решало прийти заранее и выжидать, как падальщики ждут своей пищи.