Она сказала, что теперь её не узнать. И я надеялся, что это неправда.

В конце концов мне пришлось включить настольную лампу. Когда полностью стемнело, я отложил ручку и достал из-под кровати остатки пива, что принёс с собой после последней вечеринки. Сделал пару глотков, вновь сел на стул и взял ручку. Нет, так вдохновение не найдёшь. Я снял пальто с вешалки и вышел на улицу. Увидев меня в холле, стремящегося к выходу, Габриэла вновь отложила книгу:

– И вы туда же, мистер Моргентау, – горестно вздохнула она. – Сколько вас дома-то не бывает?

– У меня нет дома, миссис Ройт. Только временная обитель, – серьёзно ответил я и, покрепче сжав в кармане сложенный лист бумаги и ручку, хлопнув входной дверью.

Морозная свежесть подарила немного очищения. Мысли стали двигаться чуть спокойнее, и у меня появилась возможность разобраться во всём.

Я решил не мудрствовать и просто пошёл в кафе, на последние деньги решив отведать немного шотландского кофе. Немного, правда, оставил для отправки письма. Письма, которого ещё не было в живых.

Достал сложенный вдвое лист слегка пожелтевшей бумаги (другой у миссис Ройт, видимо, не нашлось), шариковую ручку. В одной руке она, в другой – чашка с шотландским кофе. Он оказался действительно вкусным, но скотч мне нравился больше без примесей.

Я просидел в кафе практически до закрытия. Когда вышел последний посетитель, и мой разум, наконец, остался в одиночестве, мысли потекли рекой. Но всё, что я смог написать, так это всего несколько строк:

Я расплатился за кофе, вернулся обратно в комнату и взял конверт. Посмотрел адрес адресанта, переписал на свой конверт в графу «Кому». Аккуратно сложил письмо и упаковал его. Понадеялся, что оно дойдёт быстро.

Однако отправить его той же ночью я не смог, ибо боялся, что буду жалеть о том, что ещё многого не сказал.

Поэтому мне пришлось напиться, чтобы забыть о тревогах хотя бы ненадолго. Пиво и виски под кроватью как обычно помогли мне убить себя немного быстрее, чем это могла бы сделать жизнь. Или смерть.

Но о ней я никогда не забывал. Ни на минуту. Мысли о том, что монстры, посланники Бездны бродят вокруг, выжидают, пока кто-то не окажется на грани погибели, не давала мне спокойно уснуть по ночам. Мне всегда казалось, что я слышу их вой где-то за окном, на соседних крышах, в темноте спящего пригорода мне мерещились их сияющие, наполненные жаждой крови глаза.

Они выходили лишь по ночам. Я знал это. Но даже днём иногда боялся заходить в тёмные переулки.

Я уснул прямо за столом. В ту ночь мне снилась Элизабет.

Я не мог усидеть на месте. Стоило мне отправить письмо, как во мне тут же начали закрадываться сомнения насчёт своего решения. А нужен ли я? Хоть кому-нибудь, когда-нибудь? Трудно воспринимать себя, как человека, который может быть неотъемлемой частью общества, участвовать в жизни людей сильнее, чем обыкновенный приятель, друг, знакомый. Никогда не мог себя понять, принять, простить, похвалить. И это, наверное, убивает меня быстрее, чем алкоголь и сигареты.

Я устроился на работу в кафе, которое мне посоветовал Людвиг – небольшое кафе, всего один зал, но уютное, с тёплым светом многочисленных ламп, тихой ненавязчивой музыкой. Хозяин – Гумберт – принял меня без вопросов, просто дал заявление, я его заполнил и приступил к работе со следующего дня. Ему срочно требовались помощники, и мне объяснила, что делать, другая сотрудница – Карла. Молодая девушка работала официанткой вот уже три года, мастерски петляя меж столов, соблазнительно двигая бёдрами возле лиц посетителей. Она сказала, что всё, что от меня требуется, так это мыть посуду и после окончания рабочего дня тереть тряпкой полы, шкафы, столы, стулья, стойку. В первый же рабочий день я понял, что это намного труднее, чем звучит. Посуды хоть и было немного, но стоять возле раковины приходилось постоянно, руки начинали морщиться от большого количества воды и мыла, болеть от постоянных монотонных движений. К концу дня, когда последние посетители покидали кафе, и по залу разносился хриплый звон колокольчика над дверью, я выходил с тряпкой и ведром с мутной водой, начинал мыть.