– Я помоюсь, – холодно произнесла Вера, – быстро довести меня до состояния дикарки не в ваших интересах. Не забывайте: я иностранная заключенная, за мной следят на дипломатическом уровне!

Эта тирада, половину которой надсмотрщица не поняла, подействовала незамедлительно. Сдержанная холодность и неожиданная уверенность выбили почву из-под ног у собачонки с дубинкой. Глядя в спину стоящей под струей ледяной воды Веры, она чувствовала, как неприязнь к этой выскочке пускает в ней корни.

Высокая темноволосая женщина, замедлив шаг, на секунду притормозила, с любопытством окинув изучающим взглядом рассмешившую ее несколько минут назад девушку. На удивление красивые пропорции и изгибы точеного тела смотрелись необыкновенно чужеродно в этом диком месте. «Какая красивая Вещь», – отметила она. Большинство женщин, пока еще незнакомка определяла именно так – «вещи». В ее мире женщина воспринималась как вещь, за исключением редких случаев, одним из которых была она сама. Вещи могли быть красивыми и не очень, часто встречались совсем недостойные внимания, вызывающие презрение «недовещи», и только редких представительниц своего пола она называла и считала людьми.

Почувствовав чей-то пристальный взгляд, Вера, резко обернувшись, краем глаза успела поймать поспешно удалившуюся темноволосую женщину.

***

День, еще день и еще… Четвертый день Вера находилась в тюрьме, и эти дни обернулись кошмаром. Она лежала на своей подстилке на бетонном полу и, испытывая нарастающее бессилие, ощущала, как капля за каплей из нее вытекают силы. После данного себе в день перевода в тюрьму обещания она почувствовала себя намного сильнее морально, и эта уверенность крепла в ней с каждым днем, но удар пришел совсем с другой стороны – она угасала физически. Дважды в день через дверной проем поставлялась еда: небольшая щепотка риса или отвратительная жидкость, имитирующая суп. Пересиливая отвращение, Вера, вдыхая зловонный воздух, заставляла себя есть, но всего несколько минут спустя еда отказывалась задерживаться в организме. «Я заболею вынужденной булимией», – с ужасом думала она. Тело оказалось сильнее и начинало диктовать свои условия. И как ни старалась она убедить себя, что причина носит психологический характер, все повторялось, и она слабела на глазах.

Отрезанность от мира с каждым днем тяготила все сильнее: никаких новостей, звонков, контактов. Часто вспоминая самолетную «катакомбу», Вера с грустью усмехалась: знала бы она тогда, как выглядят настоящие катакомбы. Ей начинало казаться, что она, подобно вампиру, отвыкает от солнечного света, настолько приспособились глаза к постоянной темноте. Ее соломинкой в те дни стала непоколебимая уверенность в том, что совсем скоро это закончится. «А ведь некоторые люди проведут здесь годы», – думала она и каменела от этой мысли. С каждой проведенной в тюрьме минутой в ней росла неконтролируемая ненависть к этому месту, где людей словно замуровывали живьем, и, закрывая глаза, Вера представляла, с каким наслаждением выйдет отсюда. В том, что это станет самым счастливым днем ее жизни, она больше не сомневалась.

На пятый день Веру повели на допрос. Она была настолько обессилена, что говорила с трудом. Человек в форме заподозрил: не понимая с первого раза заданные вопросы, допрашиваемая насмехается, и усилил давление. Крики, угрозы, запугивания слились в бесконечный словесный поток, он нарастал, затем отступил, и Веру на несколько секунд укрыла тишина. Следователь воззрился на нее почти с удивлением – потеря сознания у него на глазах послужила достаточным доказательством не притворства. Ее грубо привели в чувства, облив холодной водой, и продолжили допрос.