Просто удивительно, как в такой небольшой квартире с крошечным туалетом, тесной ванной комнатой и кухней, где и двум-то людям не разойтись, помещалось столько жильцов.

Посчитаем.

В одной комнате, самой просторной, квадратной, приблизительно шестнадцати квадратных метров, жили Вовин школьный товарищ и друг Алик и его мама. Вторую комнату, размером поменьше первой, занимала еще одна неполная семья – Таня и ее мама. В третьей же комнате, самой маленькой, вытянутой как пинал, помещалась семья Вадика Шура – отец, мать и сам Вадик.

Итого, семь человек.

И ведь помещались!

Прихожая была темная и тесная. Лампочка там никогда не включалась, а свет проникал с лестничной клетки через входную дверь, пока пришедший ее не захлопывал. А если еще и в коридоре не горел свет, то на какое-то время ты оказывался в полной темноте.

Наверное, следует более подробно рассказать об этой квартире, и вообще о коммунальных квартирах, которых в тогдашней Москве было множество. Были, конечно, и отдельные квартиры, но коммунальных было все-таки значительно больше. Но об этом – позже.

Дверь комнаты, которую занимали девочка Таня и ее мама, распахнулась, и в коридор выскочил Вадик. Он, точно затравленный, оглянулся по сторонам и скрылся в сумрачных недрах квартиры. Владимира Семеновича, стоявшего в темной прихожей, он заметил. Вслед за Вадиком из комнаты стремительно вышла Таня и, не глядя по сторонам, решительно направилась на кухню. Владимир Семенович последовал за ней. Не специально за ней, конечно же, а мимо кухни в сторону комнаты Алика. Однако своего любопытства не скрывал. И оказался, как уже говорилось, невольным свидетелем интереснейшей сцены.

Раскрасневшаяся от негодования девочка буквально впилась своими большими серыми глазами в темечко Вадикиной мамы, которая, близоруко склонившись над столом, то ли луковицу нарезала, то ли еще что-то готовила.

– Вера Моисеевна! У меня к вашему Вадику претензия! – громко и торжественно проговорила Таня, словно бы выступала с докладом на комсомольском собрании.

– Претензия? К моему Вадику? У тебя? – переспросила Вера Моисеевна, продолжая свое дело и лишь слегка повернув ухо в сторону девочки.

– Именно!

– Какие у тебя могут быть претензии к моему Вадику?

Таня была настроена решительно.

– Какие претензии?

И, выдержав театральную паузу, она медленно произнесла:

– Когда мы остаемся вдвоем, ваш Вадик ко мне пристает. Он непременно начинает обниматься и целоваться.

– Интересно!

Мать Вадика была явно озадачена, не сказать бы – шокирована только что услышанной новостью о поведении своего сына. Ее лицо, и без того румяное от готовки, еще больше покраснело. Она с такой силой швырнула на стол ножик, что он, подскочив, упал на пол. Часть нарезанного лука так же посыпалась со стола ей под ноги.

– Вадик, пойди немедленно сюда! Ты слышишь, что Таня рассказывает?

Тон маминого голоса не обещал мальчику ничего хорошего. Но Вадик не слышал. Он успел выбежать из квартиры – только удаляющийся топот ног донесся с лестницы.

Вера Моисеевна каким-то безучастным, невидящим взором провела по лицу Владимира Семеновича, точно он был невидимкой, обняла Таню и стала ее ласково похлопывать по спине, желая утешить. Таня не сопротивлялась. Никто из них не обращал на внимания невольного свидетеля этой сцены. Тот этим воспользовался и, как ни в чем не бывало, прошел в комнату к Алику.

Алика, однако, дома не оказалось, и его гость отправился восвояси.

Шагал и вспоминал во всех подробностях сцену, которой только что был свидетелем. И в ушах звучала эта фраза: «У меня к вашему Вадику претензия».