В дежурке еще раз гоготнули.

– Да мы и сами справимся, гражданин начальник, – осмелел кто-то из задержанных.

Плюмс! – сдается мне, дубинкой.

– Не борзеть, сучара! Без яиц останетесь. Повторять не буду.

– Дык, мы ж чего, начальничек, мы даже ничего…

Плюмс! – кажется, резиновой.

– Еще бы ты чего… Пшли, козлы!

Хорошенькое дельце. Ко мне, похоже, гости. Надо же, а у меня не прибрано… Интересно, а как же весь кагал в мою каморку втиснется?

(Интересно, а больше ничего тебе не интересно? А то, конечно, интересно – например, с чего бы это я настолько адаптировалась: «у меня», «ко мне», «в мою» – и не в камеру, заметьте, а в каморку. Вот же ведь какая психо… логика, чтобы шизологией сие не обозвать. Каких только чудес в себе не накопаешь!)

Ладненько. Гости значит гости. Жить бум лучше, жить бум веселее.

Скрежетнул засов.

Бум. Очень лучше, очень веселее…

Металлическая дверь за «гостями» с лязганьем захлопнулась.

– Не борзеть, сучары!

Это у мента напутствие такое. Типа как последнее. А дальше, дамочка, сами выгребайтесь. Только не выгрёбывайтесь, блин…

В «обезьяннике» два моих сокамерника явно гостили не впервые. Организмы. Тертые такие организмы, прихватистые, с наглянкой и подлянкой. Лагерные организмы. Блатные – не скажу, скорее приблатненные. На рожи – годочков так под дцать: двадцать, тридцать, сорок (больше, я слыхала, не дают). Упыри такие. И волна от них – тяжелая волна, душная, гнилая, гадостная прет от них волна. Грязная волна. Угарная какая-то волна – и не только в смысле перегара…

Бр-р-р. Лучшее некуда. Ну просто обхохочешься.

– Абздаться!

Можно. Абздаться тоже можно.

Один из организмов шумно уселся на скамью, второй загромоздил проход, привалившись к стенке. Несколько секунд оба смотрели на меня. Скользко так смотрели, ой как нехорошо, как-то очень пакостно смотрели. Забившись в уголок, я не шевелилась и молчала, но внутренне вся подобралась. Вообще-то я умею ладить с самой разной публикой – профессия обязывает, по работе с кем только ни встречаешься. Что сливки общества, что пенки, что подонки (зачастую что одно и то же) – общий язык я нахожу со всеми. Кстати говоря, даже в том числе и с маргиналами. Но в этом случае… э-э… н-да. Точка. Но не в этом случае.

Кстати же, «абздаться», надо полагать, это от «абзаца». Остальное пришлось переводить. (И чего бы, Янка, у тебя уркаганы ямбом изъясняются?)

– Гля, Вован, абздаться!

– Тю. Никак пацан?

– Вован, пацанка!

– Тю. Говорю – пацан.

– Вован, бля буду, какой тебе пацан! Ты врубись – пацаночка в натуре! Уси-пуси, какуси раскакуси… Гля, как лялька зенки растопырила. Пацанка, точно.

– Тю-ю… Пацанка вроде. Молчит. Прикинь, Валек, а что она молчит? Может, кыска нас не уважает?

– Не уважает кыса, говоришь?

– Ну.

– Нехорошо, Вован, обидно получается.

– Ну.

– Ничего, Вован, еще зауважает. Мы ей это дело объясним, лялечка понятливая станет. А будет рыпаться, так мы ей подсобим. Секи – сами, бля, в натуре, бля, уважим. – И гоготнул: – Нормально, бля?

(Та-а-ак. Вот так-так. И не та-а-ак, а именно вот так. А если что не так, перетакнуть некому, разэдак и растак и еще раз так… А вы как полагаете?)

– Нормально, бля?

– Ну. Уважим, бля, в натуре… Не, слышь, Валек, чего она молчит-то? Немая, что ли?

– Немая, думаешь?

– Ну.

– И потому молчит?

– Ну.

– Фигня, Вован, она не возражает. Видишь, Вова, лялечка послушная, сама всё понимает. Нормалек, ты сам в расклад врубись: кто же соске на слово поверит? – И ухмыльнулся: – Скучала девочка…

– Скучала?

– Ну.

– А вдруг она пацан? Не, разобраться надо.

– Пацанка!

– А не пацан?

– Бросай, Вован. Какая, в жопу, разница! Впервые, что ли?