И сердца звон ты не нарушишь,
И он звонит, как колокольчик.
С дороги в Божий небосвод
Перекрестишься от плеча,
Душа заплачет как свеча,
Когда покинешь самолёт.
«Когда, пронизанные сутью…»
Когда, пронизанные сутью,
Слова отточено правы,
Я вижу за людскою жутью
Далёкий проблеск синевы.
Поток заоблачный включаю,
Освобождаясь от оков,
И в звёздных тропиках летаю
В свободных снах своих стихов.
Кони
Летят степью лошади,
Сбежит следом прошлое.
И в небо попросится
Гороховый шут.
Поделит горошина
На зло и хорошее,
И всё, что возносится,
Весной назовут.
А кони над пропастью,
Над чёрною росстанью,
Летят и торопятся
Время вернуть.
«Кто скажет, что не трусоват…»
Кто скажет, что не трусоват,
За спину спрятав нервный взгляд?
Летают души в Божьем свете,
И вместе с ними я, – как ветер.
И было б на кого пенять?
Но сердца нет. И ночь опять:
Воры, пропойцы и придурки
В распятьях чёрных переулков.
И женщин нет, есть невесомость.
И в ней на дне зияет пропасть.
И поглощает не спеша
В крови невинная душа.
И справедливость мира – враки.
Не ищут разъярённой драки
В Земле, крутящейся на нервах,
Нет той любви, что будет первой…
«Кто сказал, что сперва было слово?»
Кто сказал, что сперва было слово?
Тишина в мире молчанья
Растворилась в мире безмолвья
И в темницах ночей мирозданья.
Но рождался поэт бестолково,
Но во мраке над бездной в тоске.
Но, ПОЭТ! И молчащее слово
Божьим словом кричало в строке.
«Кто-то сходится, а кто-то вслед помашет…»
Кто-то сходится, а кто-то вслед помашет,
Кто-то влюбится, а кто-то потеряет.
В суете вокзалов поезд уезжает,
Повторяет жизнь мою, опережает.
Я бегу за ним, чтоб встретить свой
рассвет.
Оглянусь, ну а вокзала больше нет.
Я очнусь – вокруг моя родня,
Все кто умерли, все смотрят на меня.
Смотрят молча, да какой здесь разговор,
Смотрят прямо, не мигая и в упор.
Взгляд укора и нет жалости ко мне,
Нет единства и бессмертья в тишине.
Я из церкви воскрешаюсь и во тьме
Свет горит от божьей бездны, и во мне
Догорает тело свечки в эту ночь, —
Дух молчанья. Без людей. Им не помочь.
Лётчик
Мы нальём и выпьем помолившись
хлебу,
Выпьем за безгрешных и которых нет.
Выпьем по полбанки за летящих в небе,
Для которых Божьим стал небесный свет.
Вот и я взлетаю нос задравши кверху.
И в родное небо ангелом лечу.
Я сбиваю «Фоккер», я лечу над Рейхом,
Протаранить «Мессер» я в упор хочу.
Три креста за мною, три креста
навстречу.
И в страну для мёртвых сбито три
креста.
Я за мать отвечу, за отца отвечу.
За себя не буду, лучше – за Христа.
В лобовой атаке нет меня страшнее,
Ухожу я в штопор, делаю петлю, —
Затяну удавку на фашистской шее,
Поджигаю танки – это я люблю!
Но, горю, ребята, мой мотор пылает.
Я тараню солнце, чтоб огонь погас.
Без меня – ребята, только Бог узнает,
Как прощаюсь с небом, вспоминая вас.
…………………………………………….
Я боюсь неволи и когда мне в спину
Пулей зло стреляет из звериных уст.
Не боюсь, что водки – всем наполовину,
Ничего, что дом мой на полбанки пуст.
Луна
Судьбой обманутая дверь
И звук прозрачной тишины,
На стыке будущих потерь,
Молчат в преддверии луны.
И чернота, как тихий зверь,
Как свет, уставший от войны,
Разведены на целый день
И в пустоте затемнены.
Ночная звёздная капель
Летит из Космоса в окно.
И лунный мир течёт под дверь,
И всё в душе предрешено.
Марокко
И не высоко,
И не далеко.
Эх, морока моя,
Ты – Марокко.
В океане безветренно-синем
Ходит, бродит по волнам Россия.
И на мачтах сидят очень низко
Альбатросы с Земли Сан-Франциско.
И совсем уже не по-французски,