Что-нибудь да находилось, тоже временное. Игорь тащился туда. Побудет там, сколько хозяева позволят – и опять улицу.

Так и мыкался он в московской суете, стараясь избегать её, то есть просто скрываться от неё, пусть и ненадолго, в каком-нибудь подвале, в мастерской, где ему, глядишь и позволят порисовать, или в чьей-нибудь квартире, где разве что переночевать удастся.

Когда бездомицы окончательно его донимали, смирялся с обстоятельствами и возвращался в свои Белые Столбы. Но долго там не выдерживал. Москва тянула его к себе.

И он, прихватывая с собой очередную кипу сделанных в загородном уединении работ, возвращался в столицу, в богему, к бродячей жизни.

Осенью шестьдесят восьмого года у меня появилась квартира. Кооперативный кирпичный дом находился на улице Бориса Галушкина.

В одну сторону – ВДНХ, посетив которую летом шестьдесят пятого, во время кинофестиваля, где ему вручили главный приз, за фильм «8 1/2», великий итальянский кинорежиссёр Федерико Феллини выразился предельно кратко и максимально образно, в своём духе, с магическим преломлением реальности и брезжущей сквозь неё мистической подоплёкой: «Сон пьяного кондитера!», в другую сторону, за мостом, – Сокольники.

Совсем близко, за свободно разбросанными зданиями и обширными дворами, – река Яуза, со знаменитым акведуком, с клочками огородов на обоих берегах.

По улице грохотали трамваи, непрерывно ехали машины. Но мне моё однокомнатное пристанище казалось раем, я блаженствовал в роли его хозяина, по-новому осознавал свою независимость и уже начинал входить во вкус такой жизни, решив сделать новое жильё открытым домом для друзей и знакомых.

Больше не надо было шляться по городу, по гостям.

Гости сразу же стали приходить сами.

Вскоре они околачивались у меня в любое время суток.

По молодости лет такое ещё можно было стерпеть.

Да и то, когда я чувствовал явный перебор в нежданных визитах, то спохватывался и устраивал перерывы в общении.

Впрочем, эта мера мало помогала.

Мои знакомые привыкли к тому, что у меня всегда можно было славно и с явной пользой для души провести время – и поэтому шли и шли косяками, не больно-то считаясь с моим личным временем, настроениями и занятиями.

Непрерывно трезвонил дверной звонок, соседи ворчали.

Телефона у меня не было, поэтому гости шли наобум, надеясь застать меня дома.

Так оно, чаще всего, и случалось.

Учился я в МГУ на вечернем отделении, от занятий охотно отлынивал, предпочитая скучному времяпровождению в университетских аудиториях наше бурное богемное общение.

Понемногу подрабатывал – то грузчиком, то вместе с неугомонным Колей Мишиным распространял туристические путевки, то помощником режиссёра на телевидении, то ещё где, – сейчас уж всё это слилось в общее пятно.

Жил я тогда стремительно, даже неистово, впитывая в себя всё, что казалось мне интересным, важным.

И в доме у меня было всем всегда интересно.

О «галушкинской» моей поре выжившие могикане богемы вспоминают с ностальгическим вздохом.

Бывала у меня, как тогда выражались, вся Москва, да и всякие заезжие люди.

Поэты и прозаики —

Володя Брагинский с женой Седой, Саша Морозов с женой Аллой, Леонард Данильцев, Андрей Битов с женой Ингой Петкевич, Эдик Лимонов с женой Аней Рубинштейн, Жорж Фенерли, Генрих Сапгир, Игорь Холин, Слава Лён, Алёна Басилова, Аркадий Пахомов, Юра Кублановский, Михалик Соколов, Саша Величанский, Лёня Губанов, Гено Каландиа, Дима Савицкий, Слава Горб, Олег Хмара, Юра Каминский,

и прочие, и прочие;

художники —

Вагрич Бахчанян с женой Ирой Савиновой, Володя Яковлев, Олег Целков, Эрнст Неизвестный с Диной Мухиной, Виталий Стесин, Андрей Судаков, Миша Шемякин, Женя Бачурин, Толя Зверев, Игорь Вулох, Варя Пирогова,