– Нада хади.

Она повернулась и, держа голову в пол оборота, не переставая увлекать его руками, двинулась вперёд. Как заворожённый, абсолютно не пытаясь сопротивляться, Рейнгхард двинулся за ней, и вскоре оказался завернутым в простыню и погружённым в наполненную горячей водой огромную ванну, среди плавающих лепестков каких-то цветов. Её пение возобновилось, и она осторожно, приблизившись сзади, с большой нежностью взяла его голову и опустила на что-то мягкое. Её руки стали массировать виски и надбровные дуги, потом переместились на лоб, потом мочки ушей, опять виски и шея. Ему показалось, что откуда-то издалека он услышал свой стон от бесконечного удовольствия и тут же ощутил, что кто-то невидимый, но присутствующий здесь поднёс к его губам маленькую глиняную пиалу. Не открывая глаз, он сделал глоток. Этот был вкус прежнего неизвестного напитка, и он вновь приложился к пиале. Казалось, что ощущение тумана в голове распространилось теперь по всему телу, и не было никакой возможности подчинить себе какую-нибудь часть тела, чтобы приказать ей совершить движение. Очень осторожно она переместила его руки на края ванны. Какая-то прохладная субстанция с запахом растения покрыла его грудь и нежными прикосновениями, руки женщины стали растирать это нечто по груди и далее вниз по телу, погружённому в воду, скользя по животу достигая таза и бёдер.

От этих волнующих прикосновений он вздрогнул и тут же услышал нежный голос, пропевший полушёпотом:

– Тсс…. Хади не нада.

Его тело растирало что-то похожее на мочалку, втирая в кожу растительную жидкость. Он попробовал открыть глаза, но лёгкая пелена застилала его взгляд, веки были тяжёлыми и не позволяли ясно рассмотреть происходившее. Но он увидел женщину, стоявшую теперь у другого конца ванны, которая держала в руках белый кувшин, наливая из него в воду что-то похожее на молоко. Это горячее буквально обволокло его тело, и он опять застонал от удовольствия, закрыв глаза.

– Десять метров…, пятнадцать…, двадцать…, лодка погружается, господин капитан…, – звучало где-то очень далеко, словно сквозь ватную завесу, – Погружаемся, погружаемся…, так…, очень хорошо…, отлично….

Осторожно поставив фарфоровый кувшин на пол, Тай-Тикки пододвинула столик с питьём и, оглядевшись, быстро скинула с себя кимоно, оставшись обнажённой. Стараясь не потревожить Рейнгхарда, она погрузилась в ванну. Подождав немного, девушка стала массировать его ногу, разминая пальцы, скользя по ступне своими маленькими, почти детскими ручками, надавливая на точки известные ей одной. Она действительно знала своё ремесло. Закончив массаж, внимательно наблюдая за ним, её маленькие ножки заскользили по его ногам, достигнув паха, а затем вверх по животу до груди и снова вниз и опять вверх.

Кто был знаком с Тай-Тикки, увидев её, совершенно не узнал бы сейчас эту девушку. С каким-то уж фанатичным рвением она предавалась своему искусству, можно сказать, что совершенно искренне отдавалась она этому незнакомому мужчине. Казалось, в последние два часа её душа уже не принадлежала ей. Сейчас, эта молодая женщина двадцати одного года, безнадёжно влюблялась, испытывая чувства до этого абсолютно ей незнакомые. В какие-то секунды, даже теряя самообладание. Мужчины, которые встречались в её короткой жизни, представлялись ей исключительно пользователями, и она покорно ублажала их в угоду своим хозяевам, продававшим её достаточно задорого. Она была одной из немногих девушек борделя, которую запрещалось бить в наказание за плохо выполненную работу, или по жалобе клиента. Тем более, что в отношении её не существовало такого понятия как «плохо выполненная работа», даже тогда, когда какой-нибудь богатый заказчик с жиденькими усиками, грубо обращался с ней, пыхтя и хрюкая от удовольствия, подминая под свои жирные или дряблые старческие телеса и терзая это молодое и нежно- прекрасное покорное, словно выточенное умелым мастером маленькое тело с упругой грудью.