Лишь одно беспокоило Сергея Александровича: Элла принадлежала к другой Церкви. Он не упрекал и только молился, и однажды посещение русских святынь и монастырей сотворило чудо. Она оценила древнюю исконную чистоту и величие православной веры и приняла ее до конца. Это был второй в ее жизни серьезный выбор. Что ждало ее? Непонимание и упреки со стороны родственников в Германии, вселенский шум, устроенный противниками ее брака в Европе. Она не дрогнула и, прощая близких, старалась в письмах к ним найти для них оправдание. Просто и откровенно Элла писала им, что было бы грехом «принадлежать к одной Церкви по форме и для внешнего мира, а внутри себя молиться и верить так, как и муж».[66] Не сразу родственники приняли этот ее шаг.

Покой, благополучие, дорогой человек – все это осталось для нее за чертой того дня – 4 февраля 1905 года, когда от руки террориста в Москве погиб муж, Великий князь Сергей Александрович. В момент взрыва самодельной бомбы она оказалась неподалеку. Остальное подернулось пеленой: не помня себя, Елизавета Федоровна собирала разбросанные по снегу взрывной волной части тела любимого человека и потом долго, день за днем, молилась об упокоении его души возле надгробия в Чудовом монастыре. Поразительно ее поведение в эти дни: ни слезы перед людьми, никакой подчеркнутости в скорби. Только сестра стала однажды случайной свидетельницей всей беспредельности ее горя – слез, пролитых ночью. Привыкшая думать прежде всего о других, княгиня Елизавета и на этот раз поспешила на помощь к двум людям – смертельно раненному кучеру Андрею, сопровождавшему Сергея Александровича в тот день, и убийце мужа.

Самообладание не изменило ей: все тем же ровным голосом уверяла она страдавшего от ран слугу, что князь Сергей жив и ему теперь намного лучше. Собственного горя ее как будто и не было в те минуты, хотелось лишь как-то облегчить участь умирающего. Но был и более трудный разговор – с Иваном Каляевым. Террорист оказался совсем молодым человеком, игрушкой в руках куда более опытных и циничных «практиков», использовавших его молодость и увлеченность. Она пришла к нему для того, чтобы передать христианское прощение от лица убитого им Сергея Александровича. Ее подарком было Евангелие, а немногие слова призывали к покаянию перед Богом. К великому ее огорчению, Каляев, смягчившийся было, потом снова впал в яростное возбуждение и отказался и от ее заступничества перед Государем, и от духовной помощи священника.

Прошло немного времени, и Елизавета Федоровна целиком посвятила себя служению ближним в основанной ею в Москве Марфо-Мариинской обители милосердия. В обители молились и выхаживали больных, готовили лекарства, раздававшиеся беднякам бесплатно, воспитывали приемных детей. Настоятельница сама была сиделкой, брала на себя самые сложные перевязки и сутками дежурила у постелей тяжелых пациентов.

К ней на Ордынку свозили из московских больниц тех пострадавших от несчастных случаев, чье исцеление казалось делом совершенно безнадежным. Когда таких больных удавалось поставить на ноги, врачи только разводили руками. Случалось так, что родственники пациентов лишь по прошествии времени узнавали, что сестра, положившая столько труда и терпения для облегчения участи их близких, и есть та самая «гордая» и «надменная» Великая княгиня, против которой была направлена как либеральная пресса, так и большевистская пропаганда.

Марфо-Мариинская обитель. Начало ХХ в.

Особым подвигом «великой матушки», как звали Елизавету Федоровну в Москве, стало посещение Хитрова рынка, места, где скрывались закоренелые преступники и куда даже днем опасалась заходить полиция. Великая княгиня Елизавета Федоровна отыскивала там беспризорных детей и устраивала их в своем приюте. Всех их надо было вымыть, накормить, обогреть, утешить. Многие малыши нуждались в основательном лечении, и отношение к этим хлопотам у сестер обители было отнюдь не поверхностным. Детей именно растили и обучали так, чтобы все они могли со временем стать достойными гражданами своей страны. Чистота, теплые постели, свежее молоко, цветы, садовые и комнатные, были лишь внешней стороной жизни детского приюта. Непоказательная любовь была во всем.